Саймон Монтефиоре - Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти
Ежевика попытался нанести ответный удар: он предложил Сталину назначить вторым заместителем наркома Станислава Реденса, врага Берии и зятя вождя. Сталин отверг идею. Ежов понял, что это окончательное и решительное поражение.
Карлик пил по-черному на даче вместе со своими упавшими духом друзьями и помощниками. Он предупредил, что всех скоро могут арестовать, и строил планы один фантастичнее другого. «Немедленно удалите из Кремля всех людей, поставленных туда Берией, – громко приказал он начальнику службы охраны Кремля во время одной из таких пьянок. – Замените их более надежными людьми». Через минуту он пробормотал заплетающимся голосом, что необходимо убить Сталина.
Трагедия и моральное разложение
Ежовых
Слухи об охоте Евгении Ежовой на литературных львов неожиданно дошли до Сталина. У Шолохова, одного из любимых писателей вождя, начался роман с женой наркома. Ревнивый Ежов велел поставить микрофоны в его номер в гостинице «Националь». Ежов с яростью читал распечатки записей, из которых следовало, что его жена и писатель целовались и занимались любовью. Нарком был в таком бешенстве от измены жены, что влепил ей пощечину в присутствии их вечной гостьи Зинаиды Гликиной, с которой сам спал. Через какое-то время он простил Евгению, но слежку за писателем не отменил. Шолохов заметил людей Ежова и пожаловался Сталину и Берии. Иосиф Виссарионович сильно рассердился. Он вызвал Ежевику на заседание политбюро и заставил извиниться перед Михаилом Шолоховым.
Партийные руководители видели, какая борьба идет между Ежовым и Берией, и осторожно лавировали между ними. Когда Николай Ежов арестовал одного комиссара, Сталин послал разбираться Молотова и Микояна. Вернувшись в Кремль, Анастас заявил, что задержанный невиновен. Берия воспользовался случаем и вновь обрушился на начальника с критикой. «На лице Ежова появилась двусмысленная улыбка, – вспоминал Микоян. – Берия был явно доволен. Один Молотов, как всегда, оставался непроницаем. На его лице застыла каменная маска». Арестованному наркому явно повезло. Он вернулся, можно сказать, с того света. Сталин велел его отпустить.
Как-то офицеру НКВД срочно потребовалась подпись наркома, но Ежова нигде нельзя было найти. Берия посоветовал поехать на дачу и поискать наркома там. Ежов действительно был на даче. Он находился в ужасном состоянии, как будто смертельно болел или, что более вероятно, беспробудно пил всю ночь. Уловив, откуда дует ветер, на Ежова начали жаловаться начальники НКВД на местах.
Зловещие тучи начали сгущаться и над семьей Николая Ивановича. Евгения, красивая, но недалекая супруга наркома внутренних дел, самозабвенно играла роль черной вдовы. Так получилось, что большинство ее любовников погибли. Евгения оказалась слишком хрупким и чувствительным цветком для жестокого и грубого мира, в котором обитал Ежов. Конечно, они оба были очень развратными людьми, но в свое оправдание, наверное, могли бы сказать, что пребывали в состоянии постоянного напряжения, головокружительной власти над жизнью и смертью и поразительной суматохи.
Трудно спорить с тем, что в падении Николая Ивановича была справедливость. Но для Евгении и особенно маленькой Наташи, которая знала его как доброго и любящего отца, произошла страшная трагедия.
Фатальный рок опустился на литературный салон Евгении Ежовой. Как-то вечером ее провожал в Кремль один знакомый. Евгения шла по темным улицам и думала над судьбой Бабеля. Ему угрожала опасность, потому что писатель дружил с арестованными военачальниками-троцкистами. «Только европейская слава и может его спасти», – размышляла Евгения. Она не догадывалась, что ей самой грозит еще большая опасность.
До Ежова дошли слухи, что Берия собирается использовать против него жену. Чекист из Грузии знал, что Ежова какое-то время жила в Лондоне, и хотел сделать ее «английской шпионкой». В сентябре 1938-го нарком решил развестись с супругой. Надо заметить, это было вполне разумное решение. Ежов лучше других знал, что развод может спасти Женю. По крайней мере, ему были известны несколько похожих случаев.
Напряжение последних дней почти сломало хрупкую психику Евгении. Она взяла Зинаиду и поехала лечиться в Крым. Похоже, нарком пытался спасти жену от ареста. Наверное, этим и объясняется ее письмо, полное любви и благодарности. «Колюшенька, я прошу тебя, я настаиваю, чтобы ты позволил мне контролировать мою жизнь, – написала она обложенному со всех сторон врагами мужу. – Коля, дорогой, я серьезно прошу тебя проверить все мое прошлое, все обо мне… Не могу примириться с мыслью, что нахожусь под подозрением, что меня обвиняют в преступлениях, которые я никогда не совершала».
Окружающий их мир сужался с каждым днем. Николай Ежов успел расстрелять бывшего мужа Евгении, Гладуна, прежде чем Берия захватил контроль над НКВД и мог им воспользоваться. Но один из бывших любовников Евгении, издатель Урицкий, попал в руки всесильного заместителя наркома. На допросах помимо прочих признаний он рассказал о том, что у Евгении Ежовой был роман с Бабелем.
Вскоре чекисты арестовали секретаря Ежова и начали хватать его друзей. Нарком вызвал жену в Москву.
Евгения ждала решения своей участи на даче с дочерью Наташей и подругой Зинаидой. Больше всего она боялась за семью. Ее нервы не выдержали, и она вновь очутилась в больнице. Врачи поставили следующий диагноз: «Астенически-депрессивное состояние. Не исключена возможность циклотимии» – и посоветовали лечение в санатории под Москвой.
В числе прочих друзей Ежова Берия приказал схватить Зинаиду Гликину. После ареста Зинаиды Евгения написала Сталину: «Прошу вас, товарищ Сталин, прочитать это письмо. Меня сейчас лечит профессор. Но какое это имеет значение, если мне не дает покоя страшная мысль, что вы не доверяете мне? Вы дороги мне, я люблю вас…»
Поклявшись жизнью дочери, что она говорит правду, Евгения призналась, что совершала ошибки в личной жизни, но все они объясняются ревностью. Вне всяких сомнений, Сталин к тому времени был уже в курсе всех ее любовных приключений. Евгения предложила принести жертву: «Пусть у меня заберут свободу, жизнь, но я не откажусь от права любить вас, как все остальные советские люди, которые любят страну и партию… Я чувствую себя как живой труп, – жаловалась Женя Ежова. – Что мне делать? Простите меня за это письмо. Я написала его в постели…»
Сталин не ответил.
Ловушка захлопнулась. Спасения ни для Евгении, ни для ее любимого Колюшеньки не было. 8 октября Лазарь Каганович написал черновик постановления политбюро по НКВД. 17 ноября комиссия политбюро осудила «очень серьезные ошибки в работе органов НКВД». Тройки, наводившие ужас на всю страну, были распущены. Сталин и Молотов подписали постановление. Тем самым они отрекались от террора и репрессий.
