Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
В 9 часов 30 минут колонна вышла из военного городка и зашагала во главе с майором и со мною по шоссе в сторону Клоцше. Вскоре я почувствовал, что мой вещевой мешок слишком тяжел и я не поспеваю идти в ногу с майором. Но приходилось терпеть, выдерживая вдобавок сильную жару и жажду. Обычно я старался не пить в дороге или делал это лишь во время остановок, набирая воду из колодца или скважины и пользуясь при этом кружкой.
Мы прошли около 10 километров, миновав Клоцше и Лангебрюк, и сделали первый привал. Как оказалось, благодаря инициативе и «ловкости рук» Ивана Харченко и Жени Волчанского ребята уже обзавелись двумя тележками и ведром с картошкой, которые «увели» в Лангебрюке. Наконец я смог снять свой вещевой мешок со скаткой одеяла и положить этот груз в одну из тележек. Замечу, что, несмотря на строгое предупреждение майора «не заниматься этим, особенно в присутствии хозяев», многие занимались грабежом. Так поступали наши пленные и из других колонн. К обеду нас догнали полевые кухни с одетыми в белое поваром и тремя раздатчиками. Нас покормили супом с вермишелью и говядиной, гуляшом и компотом. К сожалению, повара несколько испортили нам настроение, сообщив, что ужин они не привезут и мы должны организовать его сами.
Далее, оставив справа вдали деревню Кляйнрёрсдорф (Kleinrohrssdorf), пройдя через лес и пересекши железную дорогу, колонна подошла с одним привалом к городку Гроссрёрсдорф и остановилась на ночлег. Всего прошли более 20 километров. Завтра предстоял тот же путь, по которому 3 мая я с Андреем Маркиным, Женей Волчанским, Толей Шишовым и Сашей Гуляченко шел через городок Пульсниц на юг из Каменца. Сзади недалеко от намеченного места ночевки находился лес, а справа и чуть дальше к Гроссрёрсдорфу – одинокий крестьянский дом с большим двором, колодцем, огородом и садом. Время было около 19 часов.
Я попросил майора отпустить меня до утра следующего дня к своим товарищам, чтобы помочь им приготовить хоть какой-нибудь ужин, с ними поужинать и переночевать. Он разрешил уйти, дав мне с собой из своего рюкзака пару больших кусков сахара-рафинада, пакетик чаю, пачку печенья и полпачки папирос и пожелав спокойной ночи и появления завтра утром у него точно к шести часам.
Когда я подошел к товарищам, расположившимся на лугу, они уже начали готовить ужин на сегодняшний вечер и завтрак на завтрашнее утро. Распоряжался работами Андрей Дмитриевич Шныкин. Сняв с тележки имевшееся у нас ведро с картошкой, он отправил Ивана Пика и Женю с этим ведром и с двумя котелками к колодцу-скважине в крестьянском дворе. Им там надлежало хорошо вымыть весь картофель и снова поместить его в вымытое ведро и залить чистой водой, после чего принести полное ведро обратно, захватив такую же воду в обоих котелках. Андрея Маркина и Ивана Утюка Шныкин послал в лес за хворостом – топливом для костра.
Когда начало темнеть, на шоссе появились двое изможденных и одетых в полосатые куртки мужчин, еле-еле ковылявших в сторону Гроссрёрсдорфа. Они остановились недалеко от нашего костра, заговорив между собой по-немецки. Я подошел к ним и выяснил, что они – бывшие немецкие узники концлагеря, а сейчас, освобожденные Красной армией, направляются через Дрезден на родину. Я тут же сообщил об этих людях товарищам, сидевшим около костра, и те пригласили их, очень голодных, в нашу компанию. Один из них был членом Коммунистической, а другой – Социал-демократической партии Германии, обоим пришлось пробыть в концлагере свыше 7 лет. Узнав, что с нами сидят бывшие узники концлагеря, «наши немцы» многие притащили им свою еду и тоже стали их угощать. Достали даже разбавленный спирт, чтобы немцы выпили вместе со всеми по глоточку «за здоровье и счастливое будущее». Вскоре оба немца ушли, поблагодарив нас.
Утром 22 мая мы подошли к Каменцу, где группа жителей занималась разборкой противотанкового препятствия. По обеим обочинам шоссе видны щиты с надписями на русском языке: «Осторожно, мины!» Неожиданно один из пожилых немцев окликнул меня: «Юрий, Юрий, ты ли это?» Я оглянулся и увидел мастера Михаэля, с которым мне иногда приходилось раньше работать в городе. Когда я подошел к нему и подал ему руку, он зарыдал и поведал о постигшей его трагедии: он остался нищим, русские у него все забрали, жена и дочери изнасилованы и опозорены. «Как жить дальше? – спрашивал он. – Может быть, лучше умереть?» Я попытался утешить беднягу, сказав, что скоро жизнь наладится. И Михаэль, вытирая рукавом слезы, попрощался со мной.
В городе почему-то не было видно ни одного нашего военного. Мы нигде не заметили каких-либо серьезных разрушений: остались целыми железнодорожный вокзал, туннель под площадью Бёниша, а также отель «Леман», на кухне которого я работал совсем недавно.
Я попросил майора отпустить меня посмотреть на военный городок, где нас распределяли на работу и заставляли работать. Я походил по его территории и помещениям, совершенно пустым, и поспешил догнать колонну, которая успела уйти далеко вперед. В это время меня обогнали несколько человек, ехавшие на велосипедах, наверное отнятых у местных жителей.
Наконец я вошел в Цшорнау. Почти все дома и постройки в нем были целы. Я направился к дому Мик-клихов, но застал там не хозяев, а двух пожилых красноармейцев, которые, к моему удивлению, навели во дворе идеальный порядок. Я сказал им, что, будучи военнопленным, жил в этой деревне и иногда работал у здешних хозяев, которые хорошо ко мне относились. Красноармейцы о хозяевах ничего не знали. Не удалось мне и обзавестись велосипедом: час назад через деревню прошла колонна пленных и двое из них забрали хозяйские велосипеды. Но у меня еще оставалась надежда на дом Марии Шольце. Заглянул во двор, увидел одинокого Вальтера, в рваных брюках и босого. Оказалось, и здесь бывшие пленные все забрали. Не осталось ни велосипедов, ни лошадей, ни коров и даже кур. Проволочная ограда нашего бывшего лагеря еще сохранилась. Я открыл калитку и подошел к двери в умывальник, но она оказалась запертой на большой замок. Через щель я у видел, что все пространство в умывальнике заставлено большими мешками с мукой, которые, по-видимому, были доставлены для снабжения наших войсковых частей. Хотел еще подойти к бывшей кухне, но остановился: везде висели плакаты: «Мины! Мины!» Они находились даже вблизи колодца, откуда мы брали воду.
Я прошел мимо кладбища к деревне Шидель, где хотел опять попытаться «организовать» велосипед, чтобы скорей догнать колонну. Вошел во двор одного из хороших домов и, к великому удивлению, увидел на скамейке хорошо знакомых мне женщин из Цшорнау. Имиоказались хозяйка дома, где располагался наш лагерь, Мария Шольце (мать Вальтера и Доры) и ее соседка Ольга Пёчке. С ними сидела и владелица дома – родственница Ольги. Мария и Ольга обрадовались неожиданной встрече. Я сказал Марии, что менее часа назад, проходя через Цшорнау, виделся там с ее сыном Вальтером. Узнал от Марии, что обе ее дочери – Дора и Гизела – живы и здоровы, но пока укрываются у родных в городе, где сейчас более безопасно, чем в сельской местности, к тому же у нее в деревне почти ничего не осталось для нормального проживания. Я довольно глупо ободрил ее тем, что она может использовать оставшиеся в казарме 72 байковых одеяла. Мария рассказала о печальной участи своего работника – поляка Станислава. В конце апреля он был расстрелян за то, что не хотел отдать лошадей хозяйки. И почти в это же время один из советских военнослужащих, будучи пьяным, заметил вечером вышедшую подышать свежим воздухом молодую, но тяжелобольную жену цветовода Хёне (у которого мне приходилось работать) и устремился к ней. Увидев это, ее супруг Освальд взял винтовку и застрелил этого солдата, а тело его оттащил на шоссе подальше от своего дома. На следующий день тело убитого обнаружили, но никто Освальда не выдал. Тогда товарищи убитого повели всех мужчин деревни в населенный пункт Вайссиг в нескольких километрах от Цшорнау. Через двое суток всех отпустили домой, кроме местного пекаря Отто Уфера и одного старика-беженца. Вскоре уже разложившиеся тела обоих мужчин местные жители нашли в лесу рядом с Вайссигом и в этом же лесу похоронили. А семья Освальда Хёне сразу куда-то уехала, бросив усадьбу[7].
