Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений

Снова в сердце умиротворенье,
Снова как не раз за много лет
Очаровывает слух и зренье
Самый поэтический балет.

Снова в той же самой колыбели
Музы танца грезу создают,
Снова скрипки и виолончели
Музыку Чайковского поют.

Снова ждут над озером рассвета
Юный принц и коршун-чародей,
И порхает лебедем Одетта
В стае белоснежных лебедей.

Запутался совсем ты в доводах и датах,
Пропагандируя теорию свою,
И бритых, и в усах, и даже бородатых
Пытаясь одолеть в решительном бою.

Гудели голоса из дерева и стали,
Ехидничал доцент, плевался генерал,
Одни ругались вслух, другие хохотали,
А некто без волос все руки потирал.

Давно уж сказано: «Один не воин в поле!»
(Я переставил здесь в пословице слова.)
Что ж прешь ты на рожон, с нелепицей тем боле,
Подумай-ка о том, с прической голова?

На подвиги твои глаза бы не глядели:
Ты даже здравый смысл в докладе опроверг,
Но если у тебя семь пятниц на неделе,
То ведь у большинства бывает и четверг!

Блат использовав папашин,
Ты поедешь, мой дружок,
Или в Главжелезо в Кашин,
Или в Центроспирт в Торжок.

Там средь всяческих пернатых
И собак, держа фасон,
Ходит много неженатых
С положением персон.

Нет сомнения, что там уж
Палец вденешь ты в кольцо,
То есть скоро выйдешь замуж
За почтенное лицо.

И с культурою знакома,
С разрешения властей,
Свой салон откроешь дома
Для талантов всех мастей.

Всем глаза коля столицей,
Ты почти наверняка
Будешь кашинскою львицей,
Иль гетерою Торжка.

Давно мы с тобой не видались,
Почтенная миссис Эдит,
Теперь мир не тот уж и Даллес
Как будто теряет кредит.

Катали на Спутнике Лайку,
Ван Клиберну славу поют,
В ООН сладко спят, а вот Айку
Паломники спать не дают.

Сэр Антони после афронта,
Не тратя ни слов, ни чернил,
Бесследно исчез с горизонта,
Макмиллан его заменил.

К порядку себя приневоля,
Избрав себе новый удел,
Французы призвали де Голля,
Чтоб крепко у власти сидел.

Топорщится в НАТО датчанин,
К тому же, прибавлю еще, —
В России премьер не Булганин,
А друг его бывший – Хрущев.

Да, все изменилось на свете!
Везде саботаж и борьба,
Сукарны и Насеры эти,
А многим персонам судьба

Коленом под зад надавала,
Лишь сидя у моря, в тиши,
Все ждет как ни в чем не бывало
Погоды наш друг Чан Кай-Ши…

О ты, моя классическая Муза,
Воспой сии колхозные поля,
На коих королева-кукуруза
Растет сердца и взоры веселя.

А там, за насажденными садами,
Поэтому невидимый и днем,
Отмеченный учеными трудами,
Колхоз-миллионер «Ударник», в нем

Тучны коровы, плодовиты ярки,
Страшны быки, свирепы жеребцы,
В нем все без исключения доярки
Ядрены и свежи как огурцы,

А трактористы – греки из-под Трои,
Им нипочем ни солнце, ни вода,
Тем более, что часть из них – герои
Социалистического труда.

Мы все в этой жизни к чему-нибудь слабы:
Кто любит поесть, кто доносы кропать,
А ты любишь спать; сколько ты ни спала бы,
Тебе все равно вечно хочется спать.

На днях у тебя институтский экзамен,
Теперь бы учить за билетом билет,
А ты только спишь как ребеночек мамин,
Иль как старушня – в девятнадцать-то лет!

Такой никудышной, такой залежалой
И то не под силу, и это не в мочь;
Коль выйдешь ты замуж, так муж твой, пожалуй,
Прогонит тебя на вторую же ночь.

Тебе бы трапецию, кольца и брусья,
Тебе бы плясать кэк-уок и матчиш,
А ты спишь да спишь и, ей Богу, боюсь я,
Что ты и приход коммунизма проспишь.

Свет погас… Платья дам поблекли,
Но заискрились кисти рук,
И к глазам поднялись бинокли,
И лорнеты раскрылись вдруг.

Только что в белоснежной пене
Ветер с озера колебал
Перья птиц, а теперь на сцене
В замке юного принца бал.

И смычки все смелей дерзали,
И от лож до последних мест
Заполнял все пространство в зале
Упоительный вальс невест.

Ты всегда, везде, во всем на страже,
Пашут ли, иль водят хоровод,
Птицевод, животновод и даже
Счетовод и кукурузовод.

Ты и с общего собранья тягу
Не задашь вслед за секретарем,
Вообще такого работягу
Не отыщешь даже с фонарем.

Почему ж колхозникам ты тошен?
Потому, что слишком уж речист,
До невероятности дотошен
И прилипчив словно банный лист.

Для тебя во всем колхозе только
Существует собственное я,
Да, пожалуй, взбалмошная полька —
Щуплая супружница твоя.