Том Вулф - Нужная вещь
К несчастью, теперь наступала та часть, когда они должны были расслабиться, поесть говядины и фасоли с подливкой, выпить немного виски, обменяться рукопожатиями с добрыми людьми и почувствовать себя как дома. Их снова вывели на первый этаж арены, освободили пространство, поставили для них складные кресла и бумажные тарелки с огромными кусками жареного техасского бычка, а затем окружили их еще целым частоколом таких же складных кресел. Вокруг этого частокола выставили кольцо из техасских рейнджеров лицом к толпе. Толпа, несколько сот человек, выстроилась рядами возле барбекю, накладывая огромные жирные куски говядины на бумажные тарелки… и попивая виски. Затем публика заняла места на трибуне и смотрела оттуда вниз, на первый этаж. Это и было главное событие, торжественный прием: пять тысяч человек, все как один — особо важные персоны, сидели на трибунах Хьюстонского Колизея посреди дыма от жарящегося мяса и наблюдали за тем, как астронавты едят.
Нескольким особо важным персонам, правда, разрешили пройти через кольцо рейнджеров и лично поприветствовать парней и их жен, которые в это время боролись с огромными порциями бурого мяса. Какой-нибудь Херб Снаут из Кар-Кастла подходил и говорил:
— Привет! Херб Снаут! Кар-Кастл! Мы чертовски рады видеть вас, просто чертовски рады!
Затем он поворачивался к одной из жен, чьи руки были целиком заняты говядиной, так что она даже не могла пошевельнуться, наклонялся и расплывался в широчайшей сладкой улыбке, демонстрируя свое почтение к леди, и говорил — настолько громко, что бедная перепуганная женщина роняла дымящееся мясо прямо на колени:
— Привет, маленькая леди! Вac мы тоже чертовски рады видеть!
А затем он подмигивал так, что его глаз чуть не вылезал из орбиты, и говорил:
— Мы слышали много хорошего о вас, девочки, много хорошего, — и яростно подмигивал.
Спустя некоторое время такие вот Хербы Снауты заполонили все свободное пространство, и повсюду огромные куски мяса падали на колени, а лужи виски проливались на пол. А пять тысяч зрителей наблюдали, как астронавты работают челюстями. Дым и шум голосов наполняли воздух, а дети, которым хотелось в туалет, громко кричали. А потом, когда безумие, казалось, достигло полного предела, заиграл оркестр, огни погасли, луч света упал на сцену, и шоу началось. Из динамика раздался громкий приветливый голос:
— Леди и джентльмены… в честь наших особых гостей и замечательных новых соседей мы рады представить… мисс Салли Рэнд!
Оркестр заиграл «Сахарный блюз», а луч света упал на древнюю старуху с желтыми волосами и белой маской лица. Ее кожа напоминала мякоть дыни зимой… В руках у нее были огромные, украшенные перьями вееры… И она начала свое знаменитое стриптиз-шоу… Салли Рэнд! Она была немолодой и известной стриптизершей еще во времена великой депрессии, когда семеро храбрых парней ходили в школу. Оркестр завывал трубами, а Салли подмигивала, носилась по сцене и трясла перед героями поединка своими древними ляжками. Это было выше секса, выше шоу-бизнеса, грехов и умерщвления плоти. Это было два часа пополудни 4 июля. Говядина дымилась, виски кричало: чертовски рады вас видеть!., а Хьюстонская Венера покачивала своим веером, благословляя все происходящее.
Еще три года назад Рене пребывала в том упрямом настроении офицерской жены, когда вы с удовольствием тратили три дня на шлифовку куска саманного дерева, стирая ладони в кровь, чтобы сэкономить баснословную сумму в девяносто пять долларов. Когда в 1959 году Скотт звонил ей с тестов из Вашингтона, Альбукерке или Дайтона и наговаривал на пятьдесят долларов, это казалось концом света. Пятьдесят долларов! Это были деньги на еду на месяц! Так было три года назад. А теперь она сидела в гостиной собственного дома — выстроенного по заказу, а не стандартного, — на берегу озера, под дубом и соснами. Как-то на выходных они с Энни Гленн прилетели из Вашингтона в Хьюстон, чтобы выбрать себе жилье, и вышло так, что они нашли лучшее место поблизости от Космического центра — в новостройке под названием «Лесное убежище». Тут же поселились семьи Гриссома и Ширры. С восхитительной предусмотрительностью — как потом выяснилось — они выстроили свои дома так, чтобы из окон видны были только вода и деревья, а стены, выходящие на улицу, практически не имели окон. Только они начали привозить мебель, как стали прибывать туристические автобусы и отдельные туристы на автомобилях. Удивительные люди! Подъезжал автобус, и экскурсовод объявлял в микрофон:
— Вот дом Скотта Карпентера, второго астронавта «Меркурия», совершившего орбитальный полет.
Иногда люди выходили из автобуса, собирали пучки травы с лужайки и возвращались. Они верили в волшебство. Порою туристы долго смотрели на дом, словно чего-то ожидая, а потом подходили к двери, звонили и говорили:
— Нам очень не хотелось тревожить вас, но не могли бы вы попросить выйти кого-нибудь из ваших детей: мы хотим сфотографироваться с ним.
И все же туристы не походили на фанатов кинозвезд. Не было никакого исступления. Они думали, что действительно проявят деликатность, если попросят выйти сфотографироваться не вас самих, а ваших детей. У них еще сохранялось ощущение неприкосновенности домашней святыни.
Это был первый дом, который построили Рене и Скотт, первый дом, действительно принадлежащий им. Все в порядке — они перевернули очередную страницу своей жизни. События теперь развивались очень быстро. Внезапно выяснилось, что им собираются подарить полностью меблированный дом. Лучший из домов, который можно было купить в 1962 году по оптовой цене — за шестьдесят тысяч долларов. Через месяц после полета Джона Гленна Фрэнк Шарп из Хьюстона сделал Лео де Орси, как советнику парней по деловым вопросам, следующее предложение. Чтобы показать свою гордость астронавтами и новым Центром пилотируемых космических полетов, строители, подрядчики, торговцы мебелью и прочие, кто занимается строительством пригородных домов, подарят каждому из семерых храбрых парней по дому из тех, что были построены в 1962 году для парада домов в Шарпстауне. Шарпстаун был пригородным жилым районом, импресарио которого являлся сам Фрэнк Шарп. Парад домов представлял собою ряд типовых домов, которые поставщики, решившие открыть дело в Шарпстауне, могли использовать для рекламы своей продукции. Шарп собирался выделить землю — участок стоимостью десять тысяч долларов — для каждого из астронавтов; подрядчики подарят дома, а мебельные и универсальные магазины полностью их обставят. Семеро парней со своими семьями будут жить на Рябиновой аллее, между Ричмонд-роуд и Беллейр-бульваром, в домах за шестьдесят тысяч долларов. Так как в тот момент Шарпстаун представлял собой лишь тысячи акров продуваемых насквозь пустырей, Аллея астронавтов стала бы неплохим началом для заполнения пустых пространств. Шарп был техасцем до мозга костей. Он всего в жизни добился сам и превратился к тому времени во влиятельного горожанина, близкого к мэру, сенатору Альберту Томасу, губернатору Джону Коннелли и вице-президенту Линдону Джонсону. Он постоянно вручал призы на ежегодных соревнованиях по гольфу и других подобных мероприятиях. Он действительно был серьезным человеком, по крайней мере по меркам Хьюстона, так что де Орси переговорил с парнями, и они сочли сделку неплохой. Она не имела никакого отношения к космической программе и ни к чему их не обязывала. Это была очередная необременительная привилегия, простая и естественная. Никто из астронавтов на самом деле не собирался жить в Шарпстауне, расположенном слишком далеко от НАСА. Поэтому они решили принять подарок, пожать всем руки, а потом… продать дома. Джон Гленн не имел ничего против такого рода привилегий, как и все остальные. Это были обычные дополнительные доходы военного офицера. А Джон служил в морской пехоте уже почти двадцать лет и прошел через слишком много унизительных финансовых затруднений, чтобы задирать нос, когда дело касалось дополнительных доходов и заслуженных привилегий. Поэтому даже Гленн со всем его искренним чувством морали не мог понять причины начавшегося фурора. Гилрут, Уэбб и прочее начальство из НАСА устроили настоящее короткое замыкание по поводу домов астронавтов. И это было только начало. Вскоре под вопросом оказался договор с журналом «Лайф». Говорили, что сам президент решил положить конец всякой коммерческой эксплуатации статуса астронавта. Пресса с самого начала обижалась на «Лайф», доказывая, что подобные сделки бросают тень на патриотическое дело астронавтов. А Шарпстаун лишний раз свидетельствовал, куда может завести такая эксплуатация…
