Сергей Сазонов - Воспоминания
Вскоре после начала войны меня посетила делегация из одиннадцати членов чешского национального комитета, которая изложила мне свои виды на будущее и надежды на содействие России для проведения их в жизнь. Мне было очень приятно выслушать пожелания делегации, к которой я относился с искренним сочувствием. Во время нашего свидания депутаты просили меня исходатайствовать для себя приём у Государя, чтобы лично изложить ему свои надежды. Перед тем другая чешская делегация была принята Его Величеством в Кремле, причём она выразила пожелание, «чтобы свободная и независимая корона Св. Вацлава заблистала в лучах короны Романовых».
Когда я доложил Его Величеству просьбу чешской делегации быть принятой им, Государь сказал мне, что он примет её с удовольствием. В середине сентября делегация представилась ему в Царском Селе. Чехи просили о разрешении создать единую организацию, которая бы ведала всем чехословацким движением в пределах империи. Государь принял делегацию чрезвычайно милостиво и подробно рассматривал с ней на карте границы будущего Чехословацкого государства в том виде, в каком они представлялись чешским депутатам.
Затем последовали со стороны чехов обращения к начальнику штаба главнокомандующего о формировании чешских частей, в которые могли бы поступать не одни русские чехи, а также чешские и словацкие военнопленные, сдававшиеся в большом числе русским войскам с самого начала военных действий. На этой почве произошло немало недоразумений, тем более прискорбных, что они были использованы врагами русского правительства как в России, так и в Чехии как доказательство двуличности и недоброжелательства императорского правительства по отношению к чехам. Едва ли нужно мне после сказанного выше вторично утверждать, что по отношению к чехам ни у русского правительства, ни у русского народа не было и тени какого бы то ни было недружелюбия. До этой неоспоримой истины нетрудно дойти путем краткого и простого рассуждения. Уже не говоря о сознании кровной связи, которая живо ощущалась в России, где народ чутко относился к голосу крови, Россия отдавала себе отчёт, что в славянах Австро-Венгрии она находила драгоценных союзников в борьбе с германизмом в лице империй Гогенцоллернов и Габсбургов. Отталкивать от себя этих союзников не было ни смысла, ни расчета. Мне приходилось отстаивать интересы славян, как сербов, так и чехословаков, перед нашими французскими союзниками, у которых мы замечали стремление искать у Австро-Венгрии опоры против Германии путем привлечения её в орбиту Тройственного согласия посредством уступок за счет славянских народов. Такие стремления были довольно сильны в известных кругах Франции. Едва ли нужно распространяться об ошибочности этих расчетов, уже не говоря об опасностях, связанных с ними, с точки зрения прочности наших союзных отношений. К счастью, твёрдая рука Делькассе положила конец этим поползновениям.
Замедления в признании за чешскими отрядами характера национального войска происходили не вследствие недоброжелательства русского правительства по отношению к чехам или желания затянуть воссоздание их государственности, а просто оттого, что в огромную массу австрийских славян, взятых в плен или добровольно сдавшихся, могло проникнуть немало элементов, славянских только по имени, но не по чувству, и что в критическую для России минуту ей нельзя было отнестись с достаточною осторожностью к тем иностранцам, которых она допускала участвовать в борьбе за её существование вместе с её собственными военными силами. Наши военные власти остерегались не славян, от которых Россия не могла ожидать зла, а тех, кто под личиной славянства были её врагами. К несчастью, указанные здесь недоразумения не рассеялись вполне и до сих пор, в чём я имел возможность убедиться, прожив около года в Праге. В Чехии по сей день есть люди, которые утверждают, что монархическая Россия не только ничего не сделала для возрождения Чехии, но даже ему мешала [25]. Что России пришлось оставить недоконченной эту близкую её сердцу задачу, как и многие другие, связанные с великой войной, из-за антинациональной революции, парализовавшей надолго её силы, в этом не может быть, к несчастью, сомнения, но чтобы она не сочувствовала или тем более мешала осуществлению великой мечты чешского народа достичь политической свободы – это утверждение, которое не может быть оправдываемо ни фактами, ни здравым смыслом. Объяснение его могло бы быть скорее найдено в партийных страстях или неправильных политических расчетах, а может быть, и в том, и в другом одновременно. Не имея достаточно данных для разрешения этого вопроса, я предпочитаю оставить разобраться в нём будущему историку, равно как и в некоторых других, возникших между нами и чехами вслед за крушением русской монархии и оставшихся не разъясненными по настоящее время. Пока же будем хранить наши старые дружественные чувства к чехословацкому народу и с благодарностью помнить все, что им было сделано в пользу русских беженцев и нашей учащейся молодежи в трудные времена неслыханных гонений, лишивших их святейшего и драгоценнейшего, что дано человеку, – родины.
Глава XII Внутреннее положение в России. Неустойчивость положения правительства. Отчужденность между правительством и народным представительством. Занятие Горемыкиным поста председателя совета министров. Раскол в совете министров. Мои ходатайства перед Государем. Перемены в составе правительства. Решение Государя взять на себя верховное командование. Коллективное обращение совета министров. Влияние императрицы. Правительственное разложение после отбытия Государя на фронт
Кончившееся в июле 1916 года второе двухлетие великой войны совпало с концом моего управления министерством иностранных дел.
С появлением на председательском кресле совета министров Горемыкина, а затем Штюрмера, т. е. с момента, когда высшая правительственная власть в империи стала на наклонную плоскость, по которой она должна была скатиться в пропасть, положение правительства делалось с каждым днём все более неустойчивым и разъединенным в своём составе. Я характеризовал первого из этих гробовщиков русского государства – к несчастью, их затем явилось целое множество, – как человека, пережившего самого себя и утратившего понимание государственных дел. Как ни была очевидна его несостоятельность, он находил поддержку не только при дворе, где друзья Распутина успели расположить в его пользу императрицу Александру Феодоровну, но и в самом составе правительства, где у него оставались от прежних лет старые служебные связи. Число его единомышленников в совете министров было не велико, и не все из них остались ему верны до конца. Министр земледелия, А. В. Кривошеин, которому Горемыкин был обязан своим назначением председателем совета, отошел от него, когда раскрылась его непригодность для этой роли. Отношения правительства к Государственной Думе достигли опасной степени напряжения благодаря нежеланию и неумению Горемыкина наладить с ней правильное сотрудничество. Распустив в 1906 году 1-ю Думу, не отвечавшую по своей политической незрелости и революционному темпераменту требованиям критической минуты, когда она была призвана Государем в качестве первого в России представительного учреждения парламентского типа, Горемыкин перенес свою старую антипатию и недоверчивость и на 3-ю Думу, хотя она их совершенно не заслуживала. Как по своему составу, так и по умеренному направлению большинства своих членов 3-я Государственная Дума отвечала требованиям, которые разумная государственная власть могла ставить народным представителям в пору первых шагов России на пути политической свободы после неудачной войны и серьёзной политической смуты. Избирательная реформа Столыпина, сменившего у власти Горемыкина после роспуска 1-й Думы и вслед за тем и 2-й, оказавшейся не лучше первой, явилась актом, вынужденным событиями, и была проведена неконституционно. Россия, потрясенная дальневосточной катастрофой и революционной вспышкой, подавленной не без труда, настоятельно нуждалась в умиротворении и спокойной законодательной работе, которая одна могла вывести её на путь давно назревших политических и экономических реформ. Опыт первых двух Дум не подавал на это надежды. Дума, избранная по старому избирательному закону, не могла освободиться от революционного хмеля и вместо последовательной практической работы направила все свои усилия на борьбу с правительственной властью. К счастью для России, эта власть находилась в твердых руках человека, не имевшего иной заботы, кроме интересов родины, и не искавшего ничего, кроме её благополучия. Молодой, самоотверженный и бесстрашный, он, не колеблясь, пренебрег буквой закона, чтобы спасти его дух. Создав без участия представительных учреждений избирательный закон, который закрывал разрушительным элементам доступ в Государственную Думу, он сделал возможным её дальнейшее существование и плодотворное участие в политическом переустройстве России на началах народного представительства. Идя нормальным законодательным путем, он не достиг бы этой цели. Государственная Дума никогда не согласилась бы наложить сама на себя руки ради осуществления того, что представлялось её крайним партиям торжеством ненавистного гражданского порядка и тем отделяло возможность социальной революции, на которую они возлагали все свои надежды. Эти партии были авангардом надвигавшегося на Россию большевизма, задержанного введением избирательного закона Столыпина и дальнейшими государственными мерами, из которых главной была его земельная реформа. Последняя залечивала старую язву социальной жизни России и широко открывала двери русскому крестьянству для удовлетворения его насущных экономических и культурных потребностей. Вместе с этим пресекалась агитация социалистов в среде многомиллионного русского крестьянства на почве давно ожидавшегося им земельного переустройства на началах частной собственности.