Валерий Сафонов - Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага
Усевшись за стол, он несколько успокоился и стал обдумывать, как же ему быть: сообщать ли сейчас об обитателях бани своему шефу или немного подождать? И тут его обожгла мысль: «А вдруг это немцы, обожравшись шнапса, развлекаются в бане?..» От этого предположения настроение моментально испортилось. Он набросился с кулаками на жену, которая попросила принести воды из колодца, и, обругав ее последними словами, ударом сапога открыл дверь горницы, выскочил на улицу. «Что же мне делать? — сверлило в его жадном мозгу. — Как бы не продешевить, можно вообще остаться ни с чем…» — лихорадочно думал агент «Тихий». Он еще долго метался по двору, пока не принял решения: немцам сейчас ничего не сообщать, а пойти в баню и посмотреть, кто же там в ней обосновался. Конечно, само собой разумеется, он и вида не подаст, что уже видел ее обитателей. Старик потоптался еще несколько минут на месте, затем взял из сарая плетеную корзину, положил туда пару березовых веников и медленно побрел к бане. «Если спросят меня, — подумал он, — я отвечу, что плохо себя чувствую, поэтому решил затопить баньку и попариться, баня — лучшее лекарство для стариковских костей, об этом всем известно». Он опустил плечи, согнул голову и зашаркал ногами: ведь больные быстро не ходят…
Еле плетущегося по тропинке старика первым увидел Кузьмин. Вытянув мокрые, уставшие ноги, он полулежал на широкой низкой скамье, прислонившись спиной к стене около малюсенького банного окошка, и временами наблюдал за деревней. Командир посмотрел на своих друзей, расположившихся на отдых на двух дощатых полках. На верхней, выскобленной, но все-таки черноватой, как во всех банях, от жары полке уже посапывал Петя. На нижней, подложив под голову обе руки, лежал с открытыми глазами Ваня и о чем-то думал. Кузьмин тихо свистнул и взмахом руки позвал его. Тот быстро сполз с полки, и они начали наблюдать за стариком. Вот он тяжело опустился на широкое бревно около бани, которое с давних пор, по-видимому, служило скамейкой. Поставив на него корзину с вениками, он отдыхал на нем минут пять, а затем, распрямившись с превеликим трудом, подошел к поленнице и стал накладывать на полусогнутую левую руку березовые дрова.
Кузьмин и Голубцов переглянулись и встали вдоль стены. Тут же скрипнула дверь, и в баню с охапкой, тяжело дыша, вошел старик. Подойдя к печи, он нагнулся и не удержал дрова: одно за одним поленья с грохотом посыпались на пол. Зло чертыхаясь, он стал ногами пододвигать дрова к железному предтопочному листу. От стука и грохота проснулся Петя и сверху наблюдал за стариком. И тут раздался голос Кузьмина:
— Добрый день, дедушка!
Старик вздрогнул, еще больше согнулся и стал креститься в угол бани, приговаривая:
— Уйди! Прочь! Прочь отсель, нечистая сила!
Петя не удержался и прыснул в кулак, его поддержали друзья. Продолжая креститься, старик медленно повернулся к разведчикам и от удивления открыл рот. Затем он снял шапку, вытер ладонью вспотевший лоб и с присвистом выдохнул:
— Ух! И напугали же вы меня, ребята… Решил, что нечистая сила поселилась в моей бане.
И он опять перекрестился, затем, весело подтолкнув ногой полено к печи, продолжил:
— Стою и думаю: ну, вот и ты, Фотеич, на закате жизни наконец встретился с нечистой силой, а то соседу моему, Михалычу, повезло — он полгода назад встретился с чертом в бане.
Петя спрыгнул с полки и весело отмахнулся от слов старика: мол, ври, ври, дед, да не завирайся. А «Тихий» замолчал и удивленно смотрел на мальчика. Он никак не мог понять, что нужно этому мальчишке в бане. И сколько даст ему Гюльцов за этого заморыша? Вот Сидоров перевел взгляд на улыбающихся друзей Пети и обиженно сказал:
— Ты, малый, не маши руками. Черти есть… Вон Агриппина Ершова недавно видела черта в бане. Маленький такой, черненький, с длинным хвостом… А она баба смелая и довольно сильная — быка однажды разъяренного, как тот самый испанский, ну, тот самый…
И он посмотрел на Кузьмина, как на старшего по возрасту, надеясь получить у того поддержку. Командир улыбнулся и сказал:
— Наверное, тореадор…
Старик взмахнул руками и продолжил:
— Во-во… Он самый… Так вот она черненького за хвост и давай тянуть, а он спокойненько приволок ее к двери и юрк за порог, а она в чем мать родила выскочила из бани и давай орать на всю деревню: держи его!., держи его!.. А он в кусты — и был таков. На руках у нее еще осталась черная шерсть. Сам видел ее у Агриппины.
И старик осуждающе посмотрел на Петю. Затем он перекрестился, нагнулся с большим трудом и стал совком выгребать золу из печки в стоявшее здесь же ведро. Всем своим видом «Тихий» показывал, что он обиделся на пришельцев.
Подозрительного в поведении старика разведчики ничего не заметили. Им даже жаль было этого старого человека, так верующего в бога и нечистую силу. Что поделаешь? Это его личное дело. Он не изменил свои взгляды за 24 года Советской власти, и разговорами его уже вряд ли переделаешь…
А дед молчал и шуровал совком в топке печки. Вскоре у него набралось полное ведро золы. Петя взялся за ведерную дужку, чтобы отнести золу на улицу. Старик почти ласково хлопнул его по руке, затем с треском разогнул свои кости, с улыбкой посмотрел на мальчика и с ведром вышел на улицу. За время краткого его отсутствия разведчики решили, что разговор с этим норовистым дедом будет вести в основном командир.
Старик вернулся в баню с полным ведром березовой коры и мелкими, сухими, как порох, сосновыми дровами для растопки. Шаркая ногами по полу, он прошел к печке и сказал:
— Вот натопим баньку и попарим косточки, ноют они у меня, ох, как ноют!..
Он взялся за поясницу и тяжело вздохнул. Кузьмин подошел к старику и стал укладывать дрова в топку. Старик ласково смотрел на него и улыбался, а затем восхищенно произнес:
— Ишь, цыган, быстро справился! Вижу, что растапливать печь тебе не впервой. Крестьянин? Городские так не умеют.
Кузьмин недоверчиво посмотрел в глаза старика и спросил:
— Что же ты не интересуешься нами, дед? Кто мы такие? Как оказались в твоей бане?
Старик надолго закашлялся, потом тихо ответил:
— Кто вы — меня это не интересует… Мало ли сейчас бродит по деревням всякого народу. Раз спросил у одних, так они еще мне по шее накостыляли. С тех пор ученый, больше не спрашиваю… А бани мне не жалко. Вижу, люди вы хорошие, живите… Вы в ней не первые, думаю, и не последние…
Он недолго помолчал и вдруг изобразил на лице опасность:
— Мы затопим баньку, а на дымок могут заглянуть немцы. У них тоже есть любители попариться.
Потом старик вытащил из кармана коробок спичек и, вопросительно посмотрев на Кузьмина, спросил:
