Дмитрий Шепилов - Непримкнувший
В Китае, может быть, острее, чем во многих других странах мира ощущаешь, что земля — это величайшая ценность, основа жизни. Ценою сверхчеловеческих усилий каждый лоскут земли отвоевывается у буйных рек, болотных топей, оврагов, на склонах гор, в пустынях. Совсем недавно главным орудием здесь служили ветхозаветные мотыга и соха, теперь на смену им приходит железный плуг, а в госхозах и передовых кооперативах — плуг на конной тяге, комбайны и другие первоклассные машины. Но в энергетических ресурсах китайской деревни главное место занимает живое тягло: мул, корова, лошадь, а в Гуандуне буйвол. Большинство же операций так и выполняется руками.
Руками же собираются всюду фекалии и всё, что может обогатить почву; руками в эту почву они и вносятся; руками сажают в увлажненное поле каждый пророщеный росток риса. Руками поливают неудобные для самотечного орошения участки. И почти все операции по уборке риса, чая, арахиса, сахарного тростника, джута, рами, табака и бананов. Поэтому в каждом цыбике китайского чая, в каждом килограмме риса заложено гораздо больше живого труда, чем в странах, где земледелие переведено на индустриальную основу.
Комплексная механизация сельского хозяйства Китая высвободит гигантские трудовые ресурсы, которые можно будет обратить на использование необъятных богатств, таящихся в недрах китайской земли. Другим мощным резервом грядущей индустриализации Китая является многочисленный слой кустарей и ремесленников, обитающих в каждой деревне и добывающих себе скудное пропитание всякими поделками.
Непременный компонент сельского ландшафта Китая — бесконечные могильные памятники. Испокон веков в Китае хоронят усопших на своей земле: бедные крестьяне тут же на усадьбе или на клочке поля; богатые горожане — в пригородах, на семейном кладбище. Коммунальных кладбищ в Китае чрезвычайно мало. Поэтому пригородные земли и поля покрыты, как оспой, могильными холмиками, оградами и надгробиями, которые поддерживаются и множатся из поколения в поколение.
Глядя на это сверхпарцеллярное хозяйство, на эту заоспленную могильниками землю, я думал: да, трудненько придется китайским друзьям, когда встанет вопрос об индустриализации сельского хозяйства, о пуске на поля мощных тракторов, широкозахватных сеялок, современных «степных кораблей» — комбайнов. Где тут развернуться такой технике?
А ведь эти вопросы встанут в скором времени. Они уже, собственно, поставлены победоносной народной революцией, которая должна преобразовать производство и быт сотен миллионов крестьян.
В Китае 86 процентов населения страны — сельское, в подавляющем большинстве — крестьянство. История китайского крестьянства — это века каторжного труда, массовых голодовок и вымирания от стихийных бедствий, истощения и болезней.
В гоминьдановском Китае 3/4 всей обрабатываемой земли принадлежало помещикам и кулакам. Среди крестьян 70 процентов составляли батраки и бедняки и 20 процентов — середняки. Подавляющее большинство безземельных крестьян и крестьян, владевших крошечным наделом, вынуждены были арендовать землю у помещиков и богатых соседей на кабальных условиях. Сельскохозяйственная техника в таких хозяйствах (мотыга, плуг личжан, цапка и др.) и ирригационные сооружения оставались на уровне техники рабовладельческого строя. От испепеляющих всё засух, губительных наводнений и массовых голодовок из года в год умирали миллионы, а в иные годы и десятки миллионов крестьян. Должно быть, именно такого рода факты побудили Мао Цзэдуна подвергнуть ревизии основы марксистско-ленинской теории социалистической революции. Краеугольный камень этой теории — учение о диктатуре пролетариата, об условиях победы социалистической революции и построении социалистического общества. Из всех классов буржуазного общества только рабочий класс является последовательно и до конца революционным классом. Он свободен от пут частной собственности. Крестьянство же является естественным и прочным союзником рабочего класса, без руководящей роли рабочего класса крестьянство не может осуществить победоносную революцию.
Мао Цзэдун отверг эти основополагающие положения марксизма-ленинизма. В популярной форме эти свои новые положения Мао изложил, в частности, в своей известной беседе с французским писателем Андре Мальро, ставшим в 1959 году министром культуры у де Голля. Эта беседа состоялась в Пекине 3 июля 1965 года. В процессе беседы Мао сказал примерно следующее:
— Сталин ничего не понимал в крестьянах. Захват власти крестьянами возможен.
На вопрос А. Мальро, как зародилась эта уверенность, Мао ответил:
— Эта уверенность не возникла у меня, а существовала всегда.
Дальше Мао пояснил, почему он всегда считал, что крестьянство Китая более революционно, чем рабочий класс:
— Когда-то я пережил большой голод в Чанша… В радиусе трех километров от моей деревни на некоторых деревьях совсем не оставалось коры на высоте до четырех метров: голодающие съели кору. Из людей, которые вынуждены есть кору, мы могли сделать лучших бойцов, чем из шанхайских шоферов или даже из кули.
Бессмысленно путать ваших кулаков с бедняками из слаборазвитых стран. Нет никакого абстрактного марксизма; существует конкретный марксизм, приспособленный к конкретной действительности в Китае, к деревьям, голым, как люди, потому что люди съедают их кору.
Ко времени нашего пребывания в Китае аграрная реформа была в основном завершена. В ходе этой реформы феодальная и полуфеодальная системы землевладения были ликвидированы, и земля стала достоянием крестьянства. Земля, принадлежавшая помещикам, храмам, монастырям и другим организациям, а также их инвентарь, скот и пр. были отобраны у эксплуататоров и распределены между батраками, мелкими арендаторами, безземельными и малоземельными крестьянами. В целях скорейшего подъема сельского хозяйства не отбирались земли у богатых крестьян, кулаков — если они обрабатывались силами членов семьи или с помощью наёмных рабочих. Частная собственность на землю сохранялась. Сохранялось и право аренды и купли-продажи земли. Не ставились заслоны всяким полуфеодальным формам аренды.
Как рассказывали мне в ряде провинций, аграрные преобразования проводились при самом активном участии широких масс крестьянства и явились для них хорошей революционной школой. Происходило это так.
В деревню для проведения аграрной реформы прибывала группа партийных и земельных работников. Вместе со всеми крестьянами производился тщательный учет всех земель, других средств производства и имущества помещика. Затем устанавливалась родословная, жизнь, деятельность и поведение помещика и членов его семьи. От крестьян принимались по этому поводу письменные и устные заявления и делались опросы. Часто вскрывалась картина безудержного произвола: у такого-то крестьянина помещик изнасиловал дочь, такому-то давал ссуду на ростовщических условиях, такого-то изувечил побоями и т.д. Каждый факт тщательно рассматривался, и помещик давал свои объяснения на общественной сходке крестьян. Иногда такие критические и самокритические собрания длились многими днями и даже неделями, выполняя роль и очистительной реторты, и средства воспитания, и школы народного управления делами.
