Николай Леонов - Лихолетье
Двойственное, критическое отношение к новому руководителю вскоре стало доминирующим среди моих коллег по работе. Мы полностью поддержали весенние мероприятия по сдерживанию алкоголизации страны, хотя крутизна антиалкогольных мер вызывала иронические усмешки. Как можно было запрещать вино на дипломатических приемах, на государственных обедах, пропагандировать безалкогольные свадьбы? В народе сразу родилось неприятие правительства: «Не дадим занести «зеленого змия» в Красную книгу!» — раздался клич, и взрывом расширилось самогоноварение. Стали нарастать токсикомания и наркомания. Вспомнились горько-ироничные слова Хрущева: «Если ты в квашню запустил руку и достал до дна, то не думай, что ты ее реформировал. Вынь руку и увидишь, как через пару минут все станет как прежде. Так и Россия, она с трудом поддается реформированию». Волюнтаризим, стихийность принятия решения по антиалкогольной кампании, ее неподготовленность сразу показали всю хлипкость организационно-административных способностей нового руководства. А связанная с крахом этой кампании потеря авторитета и престижа самого Горбачева носила зловещий характер.
Нам в разведке очень понравилось его первоначально твердое поведение по отношению к западным державам. Любому нормальному гражданину не по душе, когда его страну публично унижают или третируют, независимо от предлогов, которыми при этом прикрываются. В сентябре 1971 года из Англии были высланы одновременно 105 сотрудников советских представительств. Мы промолчали, утеревшись. В конце марта 1983 года Франция выслала 47 советских работников. В обоих случаях пропагандистские трубы гудели, что, мол, таким образом велась борьба с русским шпионажем, хотя подавляющее большинство высланных к разведке не имело отношения. Помнится, что когда французы приняли свое решение, то советская сторона в один день прошла все этапы, типичные для дряхлого старика. С утра постановили: «Ответим так же, голова за голову». В обед сникли и прошамкали: «Давайте сократим, но пропорционально составу посольства Франции в Москве». (Кому-то показалось, что французов в СССР значительно меньше, чем русских в Париже, в то время как на самом деле все было наоборот.) К вечеру мы бессильно отказались от всяких ответных мер. Над нами публично смеялись.
Никто не заставлял западные страны давать согласие на увеличение штатов советских посольств, они могли не выдать визу любому не подходящему для них, могли воспользоваться ежегодными отъездами в отпуск нежелательных лиц и закрыть им въезд на свою территорию. Нет! Они предпочли путь шумных оскорбительных кампаний! Они как бы пробовали «на зуб» достоинство наших руководителей.
В сентябре 1985 года М. Тэтчер снова театральным жестом выставила из Англии очередную партию в 25 советских сотрудников. Это была проверка Горбачева, и он ее выдержал. На другой день мы выслали из Москвы 25 англичан. Великобритания опешила, она настолько привыкла к нашей рас-квашенности, что такой ответ выглядел для нее неожиданным. Чтобы показать свой норов, Тэтчер через пару дней выслала еще шесть человек. Мы в ответ — столько же. Мир ахнул и восхищенно сказал: «СССР заставляет себя уважать». А «железная леди», избалованная победами, только смущенно пробормотала в приватном порядке: «Хватит, на этом мы кончаем». Жаль, что об этой капитуляции не стало известно общественности.
Однако вскоре в твердой поначалу позиции Горбачева появились трещинки, а потом щели и, наконец, разломы.
Страна вползала в длинный туннель под названием «перестройка». Мы долго дискутировали, пытаясь докопаться до скрытого смысла этого слова, и не могли прийти к общему пониманию целевых установок руководства. «Перестройка» свалилась на голову точно так же, как и антиалкогольная кампания, без предварительной проработки, без изучения. До самого ее скорбного конца никто не мог объяснить, во что же мы, в конце концов, перестраиваем свою жизнь, свой уклад хозяйства. Всякие прежние революционные повороты в истории народов предварительно готовились теоретическими трудами, экономическими исследованиями, искусством, наконец. И люди были готовы к повороту. «Перестройка» оказалась самым пустым словом, в которое не было заложено никакого реального и четко продуманного смысла. Это было благое реформаторское пожелание, не больше. Частенько в своем кругу мы вспоминали по аналогии с начавшейся «перестройкой» детский стишок о мальчике, который решил починить качавшийся стул, подпилив одну из его ножек. Пацан не был знаком с правилом «семь раз отмерь, а один раз отрежь» и стал пилить на глазок то одну, то другую ножку, которая, как казалось ему, мешает нормальной устойчивости. Дело кончилось тем, что он вконец испортил стул, но, глядя на дело рук своих, все-таки самокритично произнес: «Эх, ошибся я немножко!» Процесс нашей «перестройки» как две капли воды напоминал эти ребячьи плотницкие экзерсисы.
Осенью 1985 года была предпринята (в который раз!) попытка административно-организационными мерами решить продовольственную проблему страны. Волевым решением было ликвидировано сразу несколько министерств (сельского хозяйства, мелиорации, сельскохозяйственного машиностроения и т. д.) и на их базе создан социалистический концерн «Агропром». «Убиенные» министерства не заслуживают доброй памяти, ибо вся их работа уже была оценена бедственным состоянием наших прилавков, но тут же стало известно, что все министерства входят на правах главных управлений в «Агропром». Созданный бюрократический монстр оказался совсем нежизнеспособным, он еле держался на ногах от собственной тяжести. Позже уже и Горбачев не предпринимал никаких усилий, чтобы как-то изменить положение на селе, его внимание полностью поглотили другие дела.
А тем временем российская деревня ежемесячно теряла людей, пашни зарастали, оставшийся народ пускался во все тяжкие, лишь бы выжить. Мой знакомый Николай Павлович Королев, директор совхоза «Культура» Скопинского района Рязанской области, говорил мне, что в его хозяйстве на 5 тыс. га пашни приходится 46 тракторов, 22 комбайна и только… 30 механизаторов, умеющих водить эту технику. Из них настоящих тружеников всего десять человек. Мы в тысячный раз приходили к выводу, что главная трагедия села заключалась в полнейшем пренебрежении личностью самого сельскохозяйственного труженика. Новый руководитель партии и государства М. Горбачев много и правильно говорил о необходимости повышения внимания к «человеческому фактору», но разговоры так и оставались разговорами, потом и они постепенно затихли. Положение человека в системе государственного производственного комплекса не изменилось, поэтому все верхушечные административные перестановки не могли дать никакого эффекта.
