Алексей Будберг - Дневник белогвардейца
Государственной власти нельзя быть близорукой, а. тем более нельзя подражать отношению страуса к опасности.
Получены сведения, что в ночь на 19-е во Владивостоке была произведена первая попытка устроить переворот, но неудачно. Розанов, несмотря на протест союзнике ввел в город надежные русские войска и заговорщики скиксовали.
Совет Министров радуется благополучному исходу Владивостокских событий; не разделяю этой радости, ибо инцидент не ликвидирован, а только предотвращен, а если к лиге наших внутренних врагов присоединились эсеры, то наше дело плохо и нас, в конце концов, слопают в тылу, если даже мы выкарабкаемся на фронте.
Эсеры специалисты по подкапыванию и опрокидыванию власти; они напрактиковались на этом в борьбе с монархией, бесконечно более сильным противником, и с нами справиться им будет нетрудно; все население настроено против нас и ищет на кого бы перенести свои надежды.
Наша гнилая контрразведка бессильна бороться с эсерами; она сама прослоена эсеровскими агентами.
Ведь, если подсчитать наш актив и пассив, то получается самый мрачный вывод "every item dead against you"; за нас офицеры, да и то не все, ибо среди молодежи неуравновешенных, колеблющихся и честолюбивых, готовых поискать счастья в любом перевороте и выскочить на верх, на манер многих это уже проделавших; за нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные блага; но от их сочувствия мало реальной пользы, ибо никакой материальной и физической помощи от него нет. Все остальное против нас, частью по настроению, частью активно.
Даже союзники, - кроме японцев, -от нас как то отошли; чехи же определенно настроены против нас настолько, что ничто не гарантирует возможности их активной помощи эсеровскому перевороту, вопреки всяким гарантиям Жанена и приказам Массарика.
24 Сентября.Настроение несколько лучше вследствие хороших известий от Деникина; даже у Юденича дело как будто выправляется.
Слушали сообщение прибывшего от Деникина есаула Перфильева; он уверяет, что там царит порядок и законность; это не вяжется с теми сведениями, которые привезены офицерами, пробравшимися к нам через Каспийское Море; несомненно, что у Перфильева слишком много розовой окраски, а у этих офицеров, недовольных южными порядками, - слишком все сгущено; очень хотелось бы знать, где лежит истина. При том размахе, который приняло Деникинское наступление на одной военной силе не удержаться, даже если она и свободна от всех тех недостатков, коими больны ваши Сибирские армии.
Без опоры на прочное сочувствие всего населения ничего не сделать. Очень тревожен состав ближайших к Деникину кругов и административных верхов; слишком много фамилий, вызывающих воспоминания о непривлекательных сторонах недавнего прошлого; возникают опасения, что и там, как и у нас, ничего не забыли в ничему не научились.
С настроением Кобленца, с вожделениями реванша и возмездия за все перенесенное и потерянное - России не восстановить. Тяжело забыть, тяжело простить, но тот, кто истинно хочет спасения родины, тот принесет ей эту великую жертву.
Перфильев заверяет, что до сих пор у них не было восстаний в тылу и что отношения между войсками и населением самые благожелательные; приятно было это слышать; значит, там нет того, что составляет нашу смертельную болезнь; значит, там офицерский состав удержался на уровне истинно офицерских идеалов и не дал распуститься и низам. У нас по этой части плохо, я имел случай, беседовать с несколькими старшими священниками фронта и они в один голос жалуются на пошатнувшиеся нравственные основы офицерства, преимущественно молодого, сильно тронутого переживаниями войны и революции; по мнению главного священника западной армии, из восьми случаев насилия над населением семь приходится на долю офицеров (за исключением казачьих частей, где "пользование местными средствами" составляет общий и непреложный закон). Особенно возмущает население отбор офицерами лучших крестьянских лошадей и притом не для войск, а для торговли.
Вечером Головин сообщил мне, что Адмирал и Дитерихс поражены поданным мною рапортом об отставке и выражают горячее желание, чтобы я не уходил; затем, ко мне приехал начальник штаба фронта генерал Рябиков и уговаривал меня остаться. Ответил обоим, что от работы и исполнения долга никогда не отказывался, но что я определенно поставил условия, при которых я могу работать и быть полезным общему делу.
Если я нужен для дела, то нет никаких оснований не удовлетворить эти условия, в которых нет ничего личного и которые продиктованы мне моей совестью и сознанием ответственности за поручаемое мне дело. Я поступился всем личным, пошел на все уступки; с моими доводами согласились и обещали все сделать, но затем, ничего не говоря, сделали все наоборот, определенно показав, что не хотят считаться с моими взглядами. Адмирал и Дитерихс могут гнуть под себя чужие взгляды и мнения, но только не мои; всю свою жизнь я боролся за то, что считал своим долгом, и теперь не намерен изменять своим убеждениям. Я останусь только Военным Министром, пользующимся полной поддержкой Верховной власти и уважением к моим взглядам и к моей программе. Я принимаю на себя великую ответственность, когда говорю, что дайте мне то-то, а я берусь выполнить тяжелую программу восстановления и возрождения центральных аппаратов высшего военного управления. Вся моя служба свидетельствует, что это не хвастовство и что я сумею это исполнить. Пусть Адмирал и Дитерихс поймут, что беру я на себя, когда заявляю, что все это выполню; тогда они должны согласиться на мои условия. Раз же согласия нет, то значить нет веры в мои обязательства, а тогда моя дальнейшая служба бесполезна, а для меня лично даже и невозможна, ибо примириться с совершающимися ошибками я не могу, спокойно и убежденно работать не могу, выполнять то, что считаю вредным, не буду.
Не понимаю, почему Адмирал удивлен моей просьбой - ведь мои условия заявлены много раз, и он не может их не знать; неужели он считает, что за честь состоять Военным Министром можно со всем мириться, все терпеть и всем жертвовать. Я не считаю себя спасителем и знаю, что я очень посредственный Военный Министр, с массой "но" и недостатков, но знаю также, что никто другой не справится с предстоящими по военному управлению реформами так, как сделаю это я, ибо умею не только приказывать, но знаю на опыте, как и что делается. Но справиться я могу только в том случае, если обстановка работы будет такой, как я прошу.
Просил передать все это Адмиралу и Дитерихсу, добавив, что условия мои неизменны.
