Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни
Нёрхольм, как и планировалось ранее, перешел Арильду [186] .
Суд согласился с адвокатом, и Виктория выиграла дело. С тех пор она и ее дети по праву могут пользоваться процентами от акций «Гюльдендаля» и отчислениями за авторские права на книги Гамсуна.
* * *Гамсун отпраздновал юбилей в августе 1949 года, а в конце сентября вышла долгожданная книга «По заросшим тропинкам».
Сигрид Стрей написала Григу уже 29 сентября:
...«Большое спасибо за книгу. Я тут же стала читать, и прерваться мне было трудно. Она меня просто заворожила, больше чем какая-либо другая книга. Быть может, это потому, что я все знаю о деле Гамсуна, потому, что я видела его в больнице, в доме для престарелых и в суде. Когда я читаю, я как будто слышу его голос.
Я читала рецензии в «Афтенпостен», «Верденс Ганг» и «Дагбладет». Они должны преклониться перед его гением. И никто не отреагировал отрицательно на выход книги, совсем наоборот. Я очень рада, что к издательству не будет никаких претензий.
И еще я очень надеюсь, что продаваться книга будет хорошо, ведь семье так нужны деньги».
В Нёрхольме выход книги восприняли с радостью. Арильд читал отцу рецензии из газет, и тот был очень доволен.
Первоначальный тираж «По заросшим тропинкам» составил всего 5 тысяч экземпляров и, как только он поступил в продажу, был тотчас распродан. Так началось триумфальное шествие последней книги Гамсуна, которая и по сей день издается большими тиражами по всему миру.
Остаться к ней равнодушным невозможно.
* * *«Выпустив эту книгу, – писал Туре Гамсун, – Кнут Гамсун сказал свое последнее слово как писатель. Поставленная им точка была звездой в его долгой литературной жизни и борьбе. Теперь на него снизошел покой вечерних сумерек – ему оставалось только следовать за течением дней» [187] .
С возрастом Гамсун стал мягче и научился признавать свои ошибки. В письме к Виктории есть такие слова: «Я научился в старости признавать истину, что всё, что Бог ни делает, к лучшему. И надо сказать, что не слишком-то рано познал эту истину».
Он смог примириться не только с собой, но даже с Марией – во многом благодаря детям и ради них.
В апреле 1950 года он неожиданно попросил Арильда послать Марии, которая, отбыв двухлетний срок в тюрьме, жила в то время у Туре в Осло, телеграмму с просьбой приехать домой в Нёрхольм.
Мария немедленно приехала и ухаживала за своим старым мужем вплоть до его смерти двадцать месяцев спустя в возрасте девяносто одного с половиной года.
«Нам не нужно было больше запирать ворота, редко кто заходил к нам теперь, – писала Мария Гамсун. – Но если приходили, то приветливость Кнута распространялась и на гостя. В его кузнице больше не пылал огонь, не раскалялось докрасна железо; дрожащие нервы, неистовый нрав становились спокойнее. К нему возвращалось человеческое тепло, терпимость ко всем человеческим проявлениям.
...Кнут все еще без труда поднимался и спускался по лестнице и садился вместе с нами за стол. Уклад жизни в доме никогда не нарушался, и потому за завтраком он сидел один в столовой. Перед ним лежали хлеб, масло, сыр, варенье – как обычно, на протяжении сорока лет. Теперь из меню были исключены яйца, он больше не мог одолеть яйцо, сваренное в мешочек. На плите стоял кофейник, налить себе кофе давалось ему с трудом, но он не хотел сдавать последних позиций.
Так было заведено, когда он был писателем. Никто и ничто не должно было беспокоить его по утрам, ему нужно было излить за письменным столом еще свежие мысли и идеи, пришедшие ему на ум ночью.
Завтрак в одиночестве сохранился на всю жизнь.
Но потом мы заметили, что он почти ничего не ест: со стола исчезали лишь немного хлеба и варенье. Оказалось, он таким образом экономил в это трудное время. "Ты ведь должен выплачивать проценты, Арильд!” – говорил он. Сам же он никогда не платил никаких процентов.
Мы намазывали хлеб маслом и несли ему. Он начинал ворчать что-то про «транжирство ради старика». Мы следили за тем, чтобы он съедал все, иначе он экономил еще и на рыбе с мясом. "Пусть это достанется детям!” – неизменно повторял он.
Он был вынужден экономно расходовать кофе. И здесь обстоятельства были на его стороне. На праздники мы всегда получали из Швейцарии пачку превосходного кофе. Ее присылал неизвестный нам читатель Гамсуна; он единственный из тысяч старых читателей, кто посылал Кнуту кофе! Имя его было Фриц. Еще из Америки приходила посылка с лучшим на этом континенте кофе, она была словно дар небес. Ее присылал совершенно неизвестный нам человек по имени Тённес.
В итоге, когда Кнут отказывал себе в еде, он по-прежнему охотно брал маленькую кружку, в которую я наливала ему кофе. При этом он пытался шутить, и, вероятно, это была его последняя шутка: "Это кофе от твоего Тённеса или от моего Фрица?”
Теперь, когда он перед многим смирился, ему пришлось смириться еще и с тем, что он не мог заставить других слушать себя. А между тем он, в отличие от меня, встречал многих, кто просто не всегда умел это делать.
Он терпеливо сносил все неудобства, когда я садилась возле него и пыталась читать ему в левое ухо «Агдерпостен». Что-нибудь коротенькое, никаких длинных статей, только местные новости. Через события в мире я перескакивала.
Он говорил: «Не знаю, хорошо ли это, что я возвращаюсь к мелочам жизни. Я обращался к Богу. И мне кажется, Он немилостив ко мне».
...Однажды пришло письмо от Туре. Распахнув окошко, я крикнула: "Эсбен, Эсбен, беги скорее к дедушке и скажи ему, чтобы он поднялся в дом, он сидит под золотым дождем!”
Туре писал нам, что немецкий издатель, доктор Вальтер Лист, приехал в Осло и охотно желал бы посетить Нёрхольм, чтобы поприветствовать Гамсуна и обсудить с ним продолжение издания его книг в Германии. Мне пришлось несколько раз крикнуть эту новость Кнуту, прежде чем он понял, о чем речь.
Старое издательство – «Альберт Ланген – Георг Мюллер» – после войны было закрыто. Оно являлось прямым наследником издательства Альберта Лангена. Того самого, которое в крохотной каморке в Париже начинало издавать первые романы Кнута Гамсуна, а затем превратилось в крупнейшее в Германии издательство.
Через несколько лет это гамсуновское издательство возродилось, и оба издателя договорились между собой об издании книг Гамсуна.
Настала зима, и мы с Кнутом залезли в берлогу.
...В Нёрхольме мы всегда старались отгородиться от зимы. У нас хватало дров, и в доме стояли большие старинные печи.
...Подобная берлога должна была быть маленькой, чтобы в ней сохранялось тепло. В комнатке Кнута было хорошо, у меня тоже. Теперь между нами всегда была открыта дверь, а в прошлом она иногда закрывалась.
