Прасковья Орлова-Савина - Автобиография
Мы постоянно переписывались; я исполняла его поручения, как напр., вдова доктора Нечаева жила с детьми в большой бедности на Охте, он через меня помогал ей, и мне Бог помог устроить ее дочь в институт. Еще в Осташкове был пожар в доме купца Лебедева. Многое сгорело, и он успел уже обгоревшие ассигнации схватить из пламени и вынести их. Деньги осмотрели в Казначействе и решили, что переменить никак нельзя, потому что номера обгорели. Я попросила прислать мне эти деньги и, объяснив все Александру Максимовичу Княжевичу (он был министр финансов), попросила переменить, и мне выдали 200 рублей. И много было маленьких одолжений, которые мы старались делать друг для друга. В 1861-м году я снова была в Осташкове, опять по желанию и совету владыки Филофея, который просил меня быть сопутницей старушке Анне Матвеевне Брянской, которой он также посоветовал ехать к Угоднику Нилу на праздник. Я была свободна, и мне доставило это только одно удовольствие. В этом же году, в сентябре месяце, Федор Кондратьевич приезжал в Петербург и, зная, что я не хочу жить в Петербурге, а желаю переехать на ро Дину, в Москву, все упрашивал меня переехать лучше в Осташков и помогать ему во всем. Я, смеясь, спрашивала его: «Да под каким же видом будет мое вмешательство в ваши дела?» Одним словом, мы шутили, и приятное знакомство наше продолжалось как истинная дружба между двумя честными и человеколюбивыми людьми. А между тем его племянники и, конечно, многие знакомые подсмеивались над его увлечением (ему был 44-й год, а мне 45), забывая, что у меня еще жив муж, и не зная, что цель моей поздки — молитва.
В 1862 году Ф. К. уехал за границу, но переписка наша продолжалась. В июне приехал ко мне из Боровичей больной мой муж. Я тотчас поместила его в Максимилианов-скую больницу, просила доктора Барча особенно заняться им и внесла следуемые деньги. Часто навещала его вместе с моей цыганочкой Наташей, которая очень его боялась. По прошествии месяца он поправился, и я просила доктора Барча оставить мужа еще на месяц до полного выздоровления, но он откровенно мне сказал, что вся его болезнь от вина. Если он не будет пить, то еще может долго прожить, а ему был уже 67-й год. Доктор не соглашался его оставить в больнице, ссылаясь на беспокойный характер моего мужа, говоря: «Илья Вас. разгонит всех больных». Тот же отзыв дал доктор в Евпатории. В конце июля я отвезла его на железную дорогу, просила не забывать наставлений доктора и поручила кондуктору беречь его. Все начальство ж. д. было ко мне очень внимательно, и я была уверена, что дорогой ничего не случится. Прошло недели две. Я получаю письмо от казначея г. Боровичей, у кого он жил на даче; казначей писал, что муж очень болен. Ямщик, который был нанят довезти его до города от станции железной дороги (тогда еще не было туда линии), говорил, что у первого же кабака он велел остановиться, купил вина, и это не раз повторялось, так что он снова заболел и просил написать мне об этом. Я тотчас отвечала, просила приобщить его, позвать доктора, не жалеть денег, говоря, что за все я заплачу, и уведомить меня, если он опасен. Вскоре получаю известие, что он очень слаб и просит меня приехать. Я тотчас собралась, взяла с собою тетку Ульяну и 20 августа приехала за 2 часа до его кончины. Он уже не мог говорить, но по лицу и легкому пожатию руки я знала, что он чувствует мое присутствие. Я начала молиться, просила Господа простить нас обоих, и он тихо скончался. Я дала знать его родному племяннику Сергею Пет. Теглеву. Он приехал к похоронам, и мне Господь помог все исполнить, как требует долг и совесть. Отпевали в соборе. Я сделала обед для духовенства и знакомых мужа. Гроб убрали цветами, но я пожалела оставить его в чужом городе, где и помянуть его некому будет; спросила позволения вьшезти тело его, и прямо из церкви поставили гроб на прилично покрытую телегу и повезли в Иверский монастырь (это 60 верст).
Я встала чуть свет и, приехав, пошла прямо к о. архимандриту Лаврентию. «Простите, родной батюшка! я виновата, не испросив вашего благословения: вчера, после отпева, отправила к вам моего усопшего мужа». И этот ангел, любя меня, сказал: «И очень хорошо сделала; здесь и ты и мы помолимся об его душе, да он же родственник Цыпе» (так всегда звал больную В. А. Теглеву глубоко уважающий ее о. архимандрит). Сейчас сам указал место — близ собора, против своих окон. Я вскоре поставила прекрасный памятник: аналой из темного гранита, покрытый белой мраморной пеленой с золоченой бахромой. На аналое открытое Евангелие с текстом: «Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные и я успокою Вас». Вверху вызолоченный крест. Все это исполнялось по рисунку и под присмотром Ив. Ив. Сосницкого, а у него был изящный вкус.
Окончив все эти тяжелые заботы, я описала все Ф. К., имея уже 2-х летнюю привычку по его дружбе и просьбе ко мне писать ему все, что со мной делается. Ответ его был в таком тоне, что я, хотя давно видела его теплые чувства ко мне, но зная его нежелание жениться, никак не думала, что моя свобода перевернет все его убеждения. В ответ я написала не дружеское, а довольно сухое письмо, где высказала, что, будучи так несчастлива в замужестве, я теперь отдохну с моей матушкой, которая всегда боялась, что муж приедет и будет жить со мною. После этого
Ф. К. начал приближаться к своей цели: уговаривать меня — ввиду его болезненного состояния — быть ему другом, помощницей, сестрой. Я всегда, по примеру незабвенного отца, имела желание быть полезной ближним и видела, что, сделавшись женой Ф. Кондр., у меня будет широкое поле деятельности… И все почитаемые мною люди: о. архимандрит, Варвара Александровна, все Кня-жевичи советовали не отказывать Ф. К.
Но пора сказать правду: у меня была старинная зазнобушка— Н. В. Беклемишев. Я уже упоминала выше, что он всегда любил меня и никогда не оскорбил признанием в любви. Тут я начала раздумывать: за что же я предпочту Савина Беклемишеву. А если и теперь, несмотря на нашу долгую разлуку, он все еще меня любит! Если подумаешь, что меня прельщает богатство Савина, которого я ни прежде, ни после замужества не знала, чему доказательство мой процесс с его племянником. Тут я решила добиться истины. Поехала в Москву, была в театре и просила позвать ко мне Ермолова (отца известной артистки). Н. А. Ермолов был неважный человек в театральном мире, но его очень любил Беклемишев. Я спросила Ермолова, имеет ли он какое сношение с Н. В. и знает ли последний, что я овдовела. «Знает, — отвечал Н. А., — и в последний раз, когда я видел его, он так был болен, что сказал: «Я скоро умру». И действительно, скончался за границей. На его памятнике в Москве, в Новодевичьем монастыре, написано: «Н. В. Беклемишев родился 1818 г. апреля 5. Скончался 1866 г. мая 28 дня». Когда я была уже замужем за Ф. К. Савиным, приезжала какая-то женщина помолиться Пр<еподобному> Нилу и посмотреть на меня, как она мне сама сказала. Встретила я ее у м. игум. Агнии, и, узнав, что она жила у Н. В., я пригласила ее к себе и много обо всем расспрашивала. Она очень откровенно мне сказала, что Н. В. часто говорил ей, как он меня любит, и ее приблизил к себе (как экономку) за то, что она имела сходство со мною. И это правда: такое же белое, полное лицо, некоторые черты, светлые глаза и волосы, только рост и фигура совсем не похожи.
