Игорь Кузьмичев - Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование
Если есть у Вас что сказать мне, поругать (хвалить пока не за что особенно) и если будет время, напишите мне, пожалуйста, очень Вас прошу! Адрес мой: Арбат, 30, кв. 29. Не знаю, сколько еще проболею, врачи толком не говорят.
Замошкин Николай Иванович (1896–1960), критик, печатался с 1923 года, член литературного объединения «Перевал» (до 1932). С 1944 – руководитель творческого семинара прозаиков в Литературном институте им. М. Горького. Автор статей о М. Пришвине («Писатель-Берендей», 1929; «Охота за счастьем», 1940; «Михаил Михайлович Пришвин», 1958), книг: «Литературные межи» (1930), «Спутники нашей жизни» (1964). Член редколлегии журнала «Октябрь». Письма в отрывках публиковались в кн.: Игорь Кузьмичев. Юрий Казаков: набросок портрета. – Л., Сов. писатель, 1986.
215 января 1958
Дорогой Николай Иванович!
Простите, никак не могу к Вам собраться – экзамены; и особенно последний история философии – немыслимо ужасная вещь.
На кафедре тв<орчества> решили, что я должен сдать дипл<омную> работу к 20. I. Но т. к. у многих срок – 1. II, то я думаю мне можно задержаться со сдачей диплома дня на 3–4.
21-го я кончаю экзамены, свободен, как птица, сразу берусь за дело и числа 23–4 тащу Вам на подпись свои рассказы.
Николай Иванович, я долго размышлял над содержанием диплома и решил, что нужно включить в него следующие рассказы: 1) «Некрасивая», 2) «Дым», 3) «Лешак», 4) «Арктур – гончий пес», 5) «Легкая жизнь», 6) «На острове», 7) «На полустанке».
7 – счастливое число!
Все эти вещи наиболее удачны и наиболее выявляют меня как автора их. «На острове» я перепишу еще разок, немножко сожму. Из этих расск<азов> Вы знаете, вернее плохо знаете одного «Арктура». Остальные Вам довольно знакомы и каждый в свое время встречался Вами хорошим словом. Наконец, в пользу этих именно рассказов говорит то, что они прошли все большой искус, так сказать, были прочитаны многими, в том числе такими мастерами слова, как Паустовский[10], В. Шкловский[11], Казакевич[12], Панова[13] и т. д. и многими ребятами. Все отзывались о них оч<ень> хорошо, так что я со спокойной душой отдаю их в диплом. Если Вы не будете возражать, к ним можно подключить также «Странника».
Жаль, что нас так торопят с дипломом, т. е. что диплом надо сдавать именно сейчас. У меня есть интересные сюжеты, кот<орые>, м. б., в феврале я реализую… Ну да бог с ними.
Будьте здоровы, Николай Иванович!
Ваш Ю. КазаковКого бы Вы посоветовали мне в оппоненты? Или положиться на провидение и доверить это дело кафедре[14]?
Будьте благодетелем, Николай Иванович. Подумайте! Вы ведь лучше знаете вкусы и настроения писателей.
К. Г. Паустовскому
9 октября 1957. Москва
Дорогой Константин Георгиевич!
Я пишу вам просто на Тарусу и не знаю, дойдет ли до Вас это письмо.
Пишу же я Вам потому, что хочу сказать, что я очень Вас люблю. Все лето я хотел приехать к Вам или написать, но постеснялся. Сейчас я получил I том Вашего собрания, читаю «Романтиков»[15] (я их раньше не читал), и вот хочу, чтобы Вы знали, что в Москве сидит на Арбате человек, читает Вашу книгу, поминутно растрогивается и любит Вас.
Я не хочу ничего говорить о Ваших книгах, хоть мог бы, наверно, многое сказать. Одного я хочу – встречи с Вами, хочу послушать Вас и, каюсь, задать Вам несколько вопросов, касающихся литературы. Вопросы эти мучат меня и расслабляют, а ответить на них может только честный человек. Я горжусь Вашей честностью, Ваш гуманизм дорог мне и, естественно, только у Вас хочется мне спросить совета.
Этим летом я испытал большое потрясение – первый раз был в Ленинграде. Я застал еще последки белых ночей, сходил с ума, хотел что-то писать об этом насильственном городе, но, приехав домой, перечел «Медного всадника», поревел немного и писать ничего не стал.
До свидания, Константин Георгиевич, дай Вам бог здоровья!
Очень Вас люблю!
Ю. КазаковP. S. Я рад, что написал Вам об этом. Так я сказать бы побоялся, а сказать мне было необходимо. Может, это сентиментально выглядит? Ну и пускай – Вы же довели меня до этого!
Паустовский Константин Георгиевич (1892–1968), выдающийся русский прозаик ХХ века. Письма печатаются по машинописным копиям, присланным мне Т. А. Жирмунской в 1980-х годах. В приложениях использованы комментарии Г. Арбузовой и Л. Левицкого из журнала «Литературное обозрение» (1986, № 8), где эти письма были опубликованы.
422 ноября 1957
Многоуважаемый, дорогой, милый Константин Георгиевич!
Я послал Вам уже одно письмо, адресовав его так: «Таруса, К. Г. Паустовскому», т. е. на деревню дедушке. Я решил быть до конца бессовестным и, узнав теперь, что Вы в Ялте, пишу Вам снова.
Говорят, Ваше собрание соч<инений> разошлось чудовищным тиражом[16]! Ура! Радуюсь и благоговею. Радуюсь я вдвойне: во-первых, за Вас, во-вторых, тому как посрамлены будут Ваши враги.
Вы великий писатель, классик, и мне страшно Вам писать. Хочется сказать Вам много разных великолепных слов, но я стесняюсь и боюсь впасть в лиризм, который является настроением несовременным.
Я не видел еще второго тома, говорят, что там опубликована «Золотая роза» (первая часть)[17]. Между тем, Вы пишете вторую часть. Разве нельзя было подождать и напечатать в одном из последних томов всю работу?
Летом с детским поэтом Ю. Коринцом[18] я ездил на север – реки Сухона, Сев<ерная> Двина, Онега, Белое море, Кольский п<олуостр>ов. Сперва я жалел, что Вас нет с нами (помните, я соблазнял Вас?), потом же стал радоваться. В наш век надо ездить так, как А. Сурков[19] или Долматовский[20], заранее известив официально все руководящие инстанции, чтобы они с машиной встречали высокого гостя. Ездить так, как мы, т. е. диким способом, значит сто раз быть заподозренному в шпионаже, сто раз приволакиваться в милицию или КГБ и сто раз быть допрашиваемому с пристрастием.
Все это происходит потому, что все областные и районные газеты нафаршированы Шпановым[21], Брянцевым[22] и т. д. В каждом проезжем видят шпиона, применяют против него хитрые действия, указанные в означенных повестях, и в удобный момент судорожным голосом кричат: руки вверх!
Потом на севере страшно много пьяных и нет от них никакого спасения. Пьют все и везде: на поездах, на пароходах, в городах и деревнях. И лучший способ ограждения от пьяных – самому быть пьяным.
