ДЖЕМС САВРАСОВ - МОИ АЛМАЗНЫЕ РАДОСТИ И ТРЕВОГИ
Все это так, но бытующее мнение о том, что Русское Устье основали землепроходцы, прибывшие в тридцатые годы XVII столетия, вероятнее всего ошибочно. Конечно, в те годы множество людей побывало на побережье северного моря. Вслед за казаками и «служилыми людьми» — сборщиками ясака — шли промышленники, которыми Якутск был буквально наводнен. Только в 1642 году, поданным Ф. Е Сафронова [8], через якутскую таможню прошло на соболиные промыслы 839 человек, на рыбную ловлю 31 человек. Часть этих людей, возможно, появлялась с казаками Реброва, Дежнева, Стадухина и в устье Индигирки. Но все потом уходили за соболями в лесную зону. В 1650 году на соболиный промысел по Колыме и Индигирке было отпущено из Якутска 66 человек, из них самостоятельных промышленников, приказчиков и торговцев — 13, «покрученников» (наёмных работников) — 53 [8]. Всех привлекала возможность поживы в неизведанных краях. Но был ли у них стимул оставаться там на постоянное жительство? Если проанализировать ситуацию, то стимула вроде бы никакого.
Соболя в тундре нет, соболь водится только в лесах на сотни километров южнее, в среднем течении Индигирки. Песцового промысла в те годы в прибрежной тундре или не существовало, или он находился в зачаточном состоянии у эвенов и чукчей. Добывать песца для собственных нужд те могли и в лесной зоне, где зимовали с оленьими стадами. Охота на морских зверей — тюленей, моржей — была неподъёмной из-за отсутствия промысловых судов и обычно тяжёлой ледовой обстановки на море. Только бивни мамонта и клыки моржей интересовали скупщиков в Якутске, но добывать их было нелегко, да и доставлять в Якутск непросто.
Словом, никакого смысла задерживаться на постоянное жительство в краю льдов, ураганных ветров в голой тундре с длиннющей полярной ночью у приходящих из Якутска служилых и промышленных людей не должно было быть. Не следует упускать из виду, что все служилые люди и казаки были на учете в якутском воеводстве. Им выдавалось задание («память») по сбору ясака с иноземцов» и по поискам «новых землиц», и им же полагалось содержание: мука, крупы, соль, масло, огневые припасы и «денежное довольствие». В случае успешного «подведения под государеву руку» местных племен и сбору с них положенного ясака, служилых людей ожидало какое-то награждение, почести, продвижение по службе и определённое пенсионное обеспечение («за кровь и раны» в стычках с иноземцами). Если же они не возвращались в Якутск, оседая в «новых землицах» насовсем, то теряли все привилегии и право считаться государевыми слугами.
Не удивительно, что даже преступники, «воровские люди», бежавшие в 1647 году из Якутска от воеводы Пушкина, под предводительством известного первопроходца Василия Бугра, и ограбившие несколько торговых кочей на Лене, не спрятались от преследователей в дельте Индигирки (где бы их никто не нашёл), а перезимовали вместе с преследователями — казаками Стадухина в Нижне-Янском зимовье. И в 1648 году оказались на Колыме, а позднее, в составе отрядов Стадухина и Дежнева, осваивали бассейн Анадыря и побережье Охотского моря. После смены власти, при воеводах Францбекове и Акинфове, они были, видимо, прощены, и Василий Бугор вернулся в Якутск.
Кстати, в пятидесятые годы все предприимчивые люди старались попасть на Анадырь и далее к Охотскому морю. Перевалочном пунктом, куда стремились кочи из Якутска, было Нижне-Колымское зимовье. А в дельту Индигирки люди попадали лишь по нужде, после кораблекрушений. Русское Устье оставалось как бы на «отшибе» северного морского пути.
Представление A. Л. Биркенгофа о том, что селение «Русское Устье» формировалось постепенно в течение длительного времени, нуждается в уточнении. Конечно, к первоначально обосновавшейся здесь группе людей могли позднее присоединяться поселенцы с других мест севера Якутии: с Анадыря, с Алазеи (как считает Биркенгоф, отрицающий в то же время вероятность подселения русских из Зашиверска, которое высказывалось другими исследователями. Все уцелевшие русские семьи с Зашиверска, по его мнению, осели в районе Ожогина и Аллаихи, они не стали уходить из лесной зоны в тундру). Но более поздние поселенцы не были, по-видимому, многочисленны и не могли размыть плотное языковое ядро первопришельцев. Тем более, что последние были замкнуты, консервативны, недоверчивы и не очень охотно допускали в свою среду «чужаков».
Как уже говорилось, ни в одном документе описи Миллера за весь XVII век упоминаний о Русском Устье нет. Первое известие о нем находим в документах Большой Северной экспедиции Беринга. Отряд лейтенанта Дмитрия Лаптева, продвигаясь в 1739 году вдоль побережья от Лены на восток, вмёрз со своим ботом «Иркутск» в лёд недалеко от устья Индигирки и перезимовал в Русском Устье. Русско-устьинцы помогли Лаптеву перевезти нартами триста пудов продовольствия на реку Колыму (а это 600 верст!) и вырубили пешнями изо льда его бот. Над вырубкой трудились весной 85 человек. Видимо, немалое население было в этом поселке, если трудоспособных взрослых насчитывалось около сотни.
Несколько позднее Русское Устье упоминается в связи с тем, что жители его подобрали на речке Вшивая небольшой отряд Никиты Шалаурова и перебросили его на Яну. Но эти события происходят через сто лет, после того как на побережье пришли первые казацкие отряды Елисея Бузы и Ивана Реброва.
Можно обсуждать два варианта возникновения Русского Устья на Индигирке. Или его основали казаки отрядов Бузы и Реброва, осевшие на постоянное жительство в этом благодатном месте, или жители Русского Устья пришли и основали поселок раньше, чем появились первые казацкие отряды из Якутска.
В пользу первого предположения говорит то обстоятельство, что пришедшие на Индигирку казаки не могли вроде бы не заметить в устье реки довольно крупного поселения русских людей. И Ребров первый строит жилье на Индигирке — «острожек», который позднее и вырос в поселок Русское Устье.
В пользу второго предположения Валентин Распутин приводит другие факты и соображения [7]. Первые казацкие отряды шли из Якутска на побережье северного моря без женщин. Да было бы и странным, если бы они брали жён и детей, идя почти на край света в полную неизвестность, в края снега и льда. И цель у них была не заселение края, а сбор ясака с местных жителей и присоединение к государевым владениям новых «землиц». Выполнив очередное задание, они возвращались в Якутск. А в Русском Устье изначально имелись русские женщины. Их появление вполне логично, если они пришли вместе с мужчинами морским путем до появления первых казацких отрядов.
Конечно, какое-то смешение крови русских жителей с кровью аборигенов — якутов, юкагиров и эвенов — было во все времена. Мужчинам, естественно, трудно было обходиться без женщин, если русских было мало, и они брали в жены девушек из местных племен, роднились с аборигенами. Но в потомстве со временем национальное обличье должно было бы довлеть, а русскость исчезать. А на лицах русско-устьинцев даже в XX веке не были заметны, или только слегка просматривались, черты местных национальностей. Облик их был, как замечает наблюдательный Распутин, типичный для жителей бывших Новгородских вотчин — нынешних Архангельской и Вологодской областей.
