Павел Анненков - Материалы для биографии А. С. Пушкина
Имя «Бориса Годунова» напоминает, что в печатных литературных заметках Пушкина находятся эти слова: «Вероятно, трагедия моя не будет иметь никакого успеха. Журналы на меня озлоблены. Для публики я уже не имею главной привлекательности: молодости и новизны литературного имени. К тому же главные сцены уже напечатаны или искажены в подражаниях»{513}. Слова эти требуют пояснения. Когда писались они осенью в Болдине, трагедия Пушкина печаталась в Петербурге и вышла в свет 1-го января 1831 года{514}, без предисловия, которое замышлял он присоединитеь к ней, и даже без обозначения: трагедия ли это, драма иди хроника. Заглавный лист носит только имя: «Борис Годунов» и после пометки места печатания, года и типографии, слова: «С дозволения начальства». «Борис Годунов» вышел при всеобщем молчании. Общественное мнение, никем не направляемое, притихло. Лучший современный разбор «Бориса Годунова», как уже мы сказали, в «Телескопе» 1831 года, принадлежал перу старого противника Пушкина, критика, разбиравшего «Графа Нулина» и «Полтаву» в «Вестнике Европы», и действительно произвел некоторое впечатление тем, что прежний хулитель обратился, с некоторыми оговорками, в поклонника его, между тем как всегдашние поклонники Пушкина мало-помалу отходили от него и скрывались[254].
Глава XXVI
Продолжение того же. Болдино 1830 г. Отдельные стихотворения: «Паж, или 15<й> год»; «Безумных лет угасшее веселье…»; «Разлука»; «Расставанье»; «Мадонна»; «Каприз»; «Бесы». – «Осень», четыре последние строфы «Онегина», «Труд». – Появление нового рода произведений с характером спокойно-поэтических рассказов. – Первый образец: «Странник», «Подражания Данту». – Дальнейшее развитие эпического направления, стихотвор<ения> «Полководец», «Он между нами жил…», «С Гомером долго ты беседовал один…», начало поэмы «Стамбул гяуры нынче славят…». – Что значило у Пушкина заимствовать и подражать. – «Пью за здравие Мери…»; «Я здесь, Инезилья…»; значение этих заимствований. – Заметка об отношениях Пушкина к Шенье. – Еще образец подражания: «Как с древа сорвался…». – О других подражаниях. – Конец деятельности Пушкина в Болдине.
Переходим к отдельным стихотворениям.
«В замке твоем, «Литературной газете», песни трубадуров не умолкнут круглый год»{515}, – пишет Пушкин другу своему» с чувством гордости указывая на вдохновенную деятельность свою в деревне. И действительно, в это время перепробовал он множество разнообразнейших тонов своей лиры. Глядя на изобилие мотивов в стихотворениях, принадлежащих к его осенней болдинской жизни, на беспрестанную перемену метров их, на чудные переходы к самым противоположным мыслям и настроениям поэтического духа, кажется, видишь художника, безгранично предающегося в уединении многосложной импровизации своей. Тут есть даже аккорд, напоминающий Альфреда де Мюссе{516}, как, например, в неконченном стихотворении «Паж, или Пятнадцатый год», названном в посмертном издании «Паж, или 15-тилетний король». Затем являются его песни, исполненные глубокого и вместе бодрого чувства, как «Безумных лет угасшее веселье…» (8-го сентября), «Разлука» («Для берегов отчизны дальной…»), «Расставанье» («В последний раз твой образ милый…») (5-го октября), «Мадонна» («Не множеством картин…»). Рядом с этими нежными, изумительно чистыми созданиями блистают фантастические рисунки, в которых своевольно запутаны черты народной жизни и фантазии, стихотворения «Каприз» («Румяный критик мой, насмешник толстопузый…») (1-го октября){517} и «Бесы» («Мчатся тучи, вьются тучи…») (7-го сентября), из которых над последней Пушкин надписал: «шалость» – заметка, не сохраненная посмертным изданием. В замечательной противоположности с этими фантастическими созданиями возвышается картина природы, переданная Пушкиным в пьесе «Осень» («Октябрь уж наступил…»), написанной вчерне тогда же{518}. «Евгений Онегин», неразлучный спутник поэта в продолжение нескольких лет, и здесь не покидает его. 25-го сентября, как уже знаем, окончены в Болдине 4 последние прощальные строфы VIII главы, между тем как предшествующие им строфы доделаны, по обыкновению Пушкина, год спустя, в октябре 1831 года, и уже в Царском Селе. В середине всех этих созданий набросано несколько антологических отрывков, как будто для пробы своего таланта, но между ними встречается превосходная пьеса «Труд» («Миг вожделенный настал…») и, наконец, в эту же эпоху появляются совершенно новые, еще неслыханные доселе звуки: мы говорим о тех спокойных, поэтических рассказах, которые в невозмутимом своем течении открывают мысли читателя далекое, необозримое пространство…
Высокий образец таких рассказов мы имеем в стихотворении «Странник» («Однажды, странствуя среди долины дикой…»), принадлежащем к 1833 году{519}. От болдинского пребывания Пушкина сохранился в бумагах его замечательный листок. На одной стороне своей он носит крупные слова «Зависть» (прежнее оглавление драмы «Моцарт и Сальери»), а на другой вчерне написаны известные стихи, сочиненные Пушкиным ночью во время бессонницы, тоже в Болдине: «Мне не спится, нет огня…» (октябрь). Рядом с этими стихами начинается рассказ:
В начале жизни школу помню я.
Там, маленьких детей, нас было много.
Как на гряде одной – цветов семья,
Росли не ровно мы; за нами строго
Смотрела некая жена…
Рассказ пропадает здесь в бесчисленных помарках, но из него вышло то самое повествование, которое у Пушкина начиналось потом уже следующим образом:
В начале жизни школу помню я;
Там нас, детей беспечных, было много:
Неравная и резвая семья!
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена,
Над школою надзор хранила строго.
Конец этого сочинения утерян или не дописан, да и вообще оно не получило последней художнической обделки. Это не мешает усмотреть в нем вместе с глубокими чертами поэзии и первый проблеск того эпического настроения, которое впоследствии развилось у Пушкина и определило всю поэтическую его деятельность, о чем мы будем еще иметь случай говорить подробнее. С 1830 года мысль автора начинает преимущественно выбирать повествование для проявления своего и вместе с тем подчиняется величавому, строгому, спокойному изложению, которое порабощает читателя невольно, неудержимо и беспрекословно. Таковы стихотворения «Полководец», «Он между нами жил…», «С Гомером долго ты беседовал один…» и проч. и проч. Эпический тон этих стихотворений ясен для слуха наименее изощренного. Сочетание в одном поэтическом рассказе картин поразительного величия о строгою мыслью, положенной в основание их, обличает самые законы, по которым могла бы создаться современная эпопея, в отличие от народной, имеющей другие требования и условия. Стремление Пушкина к эпосу, по всей вероятности бессознательное, обнаруживается впервые с 1830 года и затем уже не оставляет его до конца поприща, как увидим.
