Марсель Райх-Раницкий - Моя жизнь
«ГРУППА 47» И ЕЕ ПЕРВАЯ ЛЕДИ
На ежегодном заседании «Группы 47» осенью 1958 года в Гроссхольцлёйте в Альгое на меня никто не обращал внимания. Большинство участников, многие из которых не виделись с последнего заседания, состоявшегося год назад, были заняты друг другом. Так что едва ли кого-то интересовал гость из Варшавы. Но у лирика и новеллиста Вольфганга Вайрауха имелись причины подойти ко мне. Когда я приезжал в Гамбург в конце 1957 года, он спросил меня, не смогу ли я ему помочь. Польское радио передало одну из его радиопьес, но не хотело переводить гонорар в валюте. В Варшаве я вмешался в это дело, и он получил совсем неплохой гонорар — именно в западной валюте. Теперь он рассыпался в благодарностях за мою дружескую помощь. Мы оживленно болтали, и через некоторое время я рассказал Вайрауху, что не вернусь в Польшу. Он посмотрел на меня несколько озадаченно, потом неожиданно сказал, что ему надо решить еще кое-какие вопросы, отошел от меня и исчез. Я больше никогда его не видел. И другие авторы, в особенности слывшие левыми, обходили меня стороной, слыша, что я собираюсь остаться на Западе.
Еще до приезда в Гроссхольцлёйте по приглашению Ханса Вернера Рихтера я знал, что «Группа 47» — очень странная организация, у которой не было ни устава, ни правления, которая не являлась ни союзом, ни клубом, ни обществом. Не было списка членов. Тем, кто слишком уж докучал вопросами, Рихтер говорил: «Только я знаю, кто входит в группу, но я не скажу никому».
Я уже давно знал, что писатели — трудные люди с индивидуалистическими, а зачастую и анархическими склонностями. Попытки добиться среди них единомыслия оказываются, как правило, напрасными. Ничто не вызывает у них большего отвращения, чем выступления коллег со своими произведениями. Но в «Группе 47» все было по-другому, организационная сторона дела не имела никакого образца, заседания не опирались ни на какую традицию. Сразу бросалось в глаза, насколько дисциплинированно все происходило здесь, где господствовал порядок — немецкий порядок. Все придерживались ритуала, пусть даже никогда не фиксировавшегося в письменном виде.
После чтения прозаического отрывка или, что бывало реже, нескольких стихотворений, без паузы начиналась импровизированная устная критика. В этой дискуссии мог участвовать каждый присутствующий, но автору нельзя было ни при каких обстоятельствах ни словом реагировать на выступления. Кое-кто находил такую процедуру жестокой. Но, не говоря о том, что никого не обязывали подвергаться такому критическому анализу, любое едва вынесенное суждение ставилось под вопрос и исправлялось, дополнялось и пересматривалось другими участниками заседания, в особенности профессиональными критиками. Общие соображения о литературе или об отдельных писателях считались нежелательными. Старались близко придерживаться рассматриваемого текста. Господствовало серьезное и напряженное настроение, очень редко обстановка становилась непринужденной.
Но важнейшее обстоятельство заключалось в том, что все без исключения участники группы признавали: во главе «Группы 47» стоит человек, которого никто не избирал, никто не наделял полномочиями и который тем не менее обладал неограниченной властью. Звали этого человека Ханс Вернер Рихтер. Именно он основал эту группу в 1947 году. Когда я присоединился к ней в 1958 году, Рихтеру было пятьдесят лет — он был на десять, а то и двадцать лет старше большинства ее участников. Он был признан в качестве жизнерадостного организатора, осмотрительного руководителя дискуссии, добродушного и все-таки строгого хозяина постоялого двора и в конце концов диктатора. От него зависело, кого приглашали на заседание и кому разрешалось читать рукопись, он, Рихтер, имел право прекратить любое чтение без объяснения причин, он решал, кто, когда и сколько будет выступать в дискуссии, он определял, будет ли присуждаться премия «Группы 47».
Его слушались все, в том числе и авторы, давно добившиеся успеха и известности. У того, кто не хотел подчиниться, оставалась только одна возможность — не участвовать в заседаниях. На встрече в шведском городе Сигтуна в 1964 году Рихтер сказал в полдень, что чтения временно прекращаются. Некоторые присутствующие сразу же поднялись с мест. На это Рихтер отреагировал словами: «Стоп, я еще не сказал, что объявлен перерыв». Как послушные школьники, все снова сели на место — Энценсбергер и Эрих Фрид, Хайсенбюттель и Александр Клюге и Юрген Беккер. Рихтер, который наблюдал за происходившим с явным удовлетворением, коротко сказал: «Перерыв». Вот так он и правил — энергично и с юмором, без торжественности и даже небрежно.
На чем основывался его авторитет? Рихтер происходил из простой семьи, — его отец был рыбаком, — которая явно не заботилась о воспитании сына. По его собственным словам, он ничему не учился, ни к чему не прилагал усилий, все далось ему большей частью словно само собой. Его образование, в том числе литературное, было и осталось скудным. Политика интересовала его больше, нежели литература, он был скорее журналистом, чем писателем. Все романы Рихтера, давно забытые, слабы. О современной литературе он и представления не имел. Но он был достаточно умен, чтобы окружить себя хорошими советниками и почти всегда следовать их рекомендациям и предостережениям. В дискуссиях Рихтер воздерживался от литературных оценок. Я никогда не мог отделаться от подозрения, что чтения были для него лишь неизбежным злом. И тем не менее верно, что этот страстный дилетант любил весь цех, пусть даже относясь к нему очень критически и давая увлечь себя своей слабости к общественной жизни. Ему нужна была не литература, а авторы, ему доставляло удовольствие льстить им и дипломатично обходиться с ними.
Воспринимали ли его члены «Группы 47» как интеллектуала, как новеллиста? Большинство их, конечно же, едва ли. Но его уважали как руководителя. Именно потому, что Рихтер не считал себя художником, потому, что он не умел по-настоящему писать и в качестве писателя не имел успеха, у него было время и настроение организовать «Группу 47», руководить ею и поддерживать ее на плаву. Своей популярностью, своим значением среди литературной общественности он, несомненно, был обязан не своим книгам или газетным статьям, появлявшимся все реже, а исключительно существованию «Группы 47» и взятой на себя роли ее центральной и руководящей фигуры.
Со складом ума Рихтера и его позицией связано и то обстоятельство, что литературы «Группы 47» никогда не было и нет. В многочисленных недоразумениях виновато простое слово «группа». Его использование создает представление о существовании литературного направления, школы или течения. Об этом никогда не могло быть и речи. Лучше было бы выбрать обозначение «Форум 47», «Студия 47» или «Арена 47». Эта группа была явлением не литературы, а явлением — и в высшей степени важным — литературной жизни Западной Германии после Второй мировой войны. Она была не более и не менее как своего рода резервуаром, центром немецкой литературы, работавшим три дня в году. Она была настоятельно необходимой репетиционной сценой и ежегодной демонстрацией мод.
