Игорь Шелест - С крыла на крыло
Висит-держится. Тысячи две набрал и топаю к себе. Спасибо, наши затеяли драку и "осадили" двух "фокке", так что им было не до меня. Словом, иду скучаю... И вдруг так себя жалко стало: прямо глаза застилает...
Приковылял на свой аэродром. Зашел по чести, выпустил шасси и сел. Там у нас и не ждали. Уже успели доложить: Жмулин был солдатом... Да что обижаться! Когда я загремел вниз, их трое оставалось - против шести.
ШтурманПод самолетом не видно неба, только белое брюхо машины. Неуклюжие, затянутые в лямки парашютов, лезут по гнущейся стремянке люди и исчезают в темном чреве. Их много - экипаж человек двенадцать. Командир, летчик-испытатель, пока ждет. Будет садиться последним. Он провожает глазами тех, кто лезет вверх, - в испытаниях на борту каждый из них в какой-то момент становится значительней других.
Штурман-испытатель выводит к цели: за облаками, ночью указывает путь. Попали в шторм, обледенели, сорвало антенны - тут штурман голова!
А радист... Бог мой, как иногда ждет от него летчик доброго слова, сводки, команды с земли... В эфире треск, разряды, хаос звуков... И если радист молчит, все на борту молчат и думают только о нем. Он - центр внимания, все с нетерпением ждут его ответа. И если приносит радость, он чувствует себя героем дня.
Я знал бортрадиста, который, дважды побывал в катастрофах, только один и уцелел. И продолжал летать.
Мы много летали с Иваном Ивановичем Антоновым, он в авиации с начала двадцатых годов; был сперва "летнабом" на разведчике в Военно-Воздушных Силах. Позже пришел к нам в институт штурманом-испытателем. Антонов помнит массу разных историй и приключений в воздухе.
Еще бы! Пролетать тридцать лет. Говорит, что ему везло фатально. Пять раз в силу каких-то обстоятельств его в последний момент подменяли перед взлетом другим. И самолет терпел аварию.
И что же? Антонов продолжал летать.
Поздно вечером я вышел из подъезда прогуляться с собакой, глаза еще не привыкли к темноте. Кто-то навстречу. Не сразу узнал Кирилла - роста обыкновенного, плотный. Догадался, что он, по маленькому фоксу: страшно оживленный щен, все виснет на поводке.
Мы давно не виделись, решили посидеть - ночь чудная. Сидим поодаль из-за собак - не дружат. Вижу темный профиль Кирилла. Фокс - под скамьей, дергает его за руку, будто попалась рыба. Свет почти везде потушен, только звезды. Там, где-то среди них, гул пролетающего самолета. Ночной полет. Кто-то сейчас летит?..
Мы с Кириллом Борисовичем Макарьевым тоже шарили не раз по этой бескрайней темноте.
Ночные испытания. Вот так же - рядом лишь контуры предметов. С моего левого кресла чуть виден впереди силуэт штурмана за приборной доской - это Кирилл. Летим на ТУ-4, нас на борту одиннадцать, каждый занят делом. Молчание. Лишь монотонный гул и потрескивание в телефоне.
Таинственный, едва заметный фиолетовый подсвет приборов. Перед глазами, по бокам, на потолке, позади на пульте бортинженера - мерцание сотен стрелок, тысяч черточек, точек и мириады звезд через стекло. Все вместе грезится несметным, сказочным богатством скупого рыцаря. Внизу темно: облака под нами.
За бортом еще заметны блики на контурах огромных двигателей. А если вниз-назад, тут просто чудо! Днем этого не увидишь: багрово-красные трубы коллектора ТК; сам турбокомпрессор раскален, дышит фиолетовым отливом; за ним голубоватый шлейф огня. Посмотришь... Заворожит - трудно взгляд оторвать. На что похоже? Комета? Ведьма в сочельник на метле?..
Но лучше не любоваться: потом глаза никак не привыкнут к темноте.
- Знаешь, - говорю Кириллу, - оказывается, можно видеть на кошачий лад. Только нужно чуть ли не сутки проторчать без света.
Кирилл обернулся:
- Да?.. О чем ты?
- Страшно долго глаза привыкают к темноте... Еще в войну я вычитал: кажется, "Британский союзник" писал, что английские врачи исследовали приспособляемость глаз к темноте. Их летчики перед ночными полетами на Германию отдыхали подолгу в темном помещении.
- Спали? - спросил Кирилл, зевая.
- Ничуть, не было бы смысла.
- Чем же они развлекались, в жмурки играли?
- В бильярд!
- ?
- Да. Фосфоресцирующие шары, такие же кии и лузы - оказалось, можно.
- Занятно... Надо бы попробовать. - Кирилл беззвучно рассмеялся. - А помнишь... наш полет в масляном тумане? До сих пор не уразумею, как приземлились.
Я вспомнил, тоже улыбнулся: со временем пережитый страх становится смешным.
- Ремка, как ты надоел! - сказал Кирилл щенку.
- Привяжи его к забору...
- Жалко... Скулить будет "насекомое".
- И все же, - вернулся я к разговору, - тебе прыгать вскоре пришлось.
Кирилл помедлил.
- Ну как вскоре?.. Года через три. - Тут он вдруг хмыкнул препотешно и сказал: - "Папа заболел, высокая температура, шлите консилиум врачей".
- Это еще что?
- Телеграмма Чесалову из К.
- Кто же папа?
- Турбовинтовой двигатель, тогда еще опытный. Из четырех двигателей на нашей летающей лаборатории турбовинтовых было два: первый и четвертый. Чуть оторвались от земли, температурят, подлые, зудят. Мы собрались в К. на пару дней: думали сразу вернуться, но оказался нерасчетный случай... Что объяснишь по телефону? Открытым текстом нельзя. Кто-то бросил мысль: "Давайте телеграммой". Тут и выдумали этого "папу". Понравилось - всем экипажем ходили отправлять.
- И вас поняли?
- Сразу же примчались спецы, стали налаживать, а нам пришлось позагорать. Депешу отправляли каждый вечер о состоянии здоровья "папы". Был даже кризис: "Врачи в недоумении - "папу" трясет, давление мало тчк не оставляем больного ни на минуту тчк деньги подошли к концу".
- Тут просится и подпись: "Наследники", - добавил я.
- И без этого на телеграфе косились каждый раз.
- "Папа" не скончался, насколько я помню?
- Обошлось без траурного текста. Наоборот, "старик" подтянулся, и мы перелетели сюда. Но как-то все думалось о рецидиве. Позднее мы отправились в полет такой "капеллой", - продолжал Кирилл. - Ковалев командиром, вторым пилотом Нестерюк, штурманом я, бортинженером Котерев, ведущим Вайман, Курицын радист... На высоте четырех тысяч выполняли режим, шли по горизонту. И тут вдруг слышу в наушниках - видно, из задней кабины: "Командир, у нас четвертый двигатель дымит!" В ответ голос Ковалева: "Смотреть, докладывать!" И еще через несколько секунд: "Включить огнетушитель, винт во флюгер".
Винт стал замедлять вращение и замер ребрами вперед - как крест на кладбище. Мы все уставились - двигатель действительно сильно дымил.
Прошло с минуту. Все молчат. Мне показалось, что вижу сквозь щель внизу капота пляску искр, мелькание каких-то зайчиков, багровых, синеньких и желтых.
