Анатолий Гуськов - Под грифом правды. Исповедь военного контрразведчика. Люди. Факты. Спецоперации.
— Я не получал никаких специальных инструкций по пользованию этим оборудованием. Я должен был включать или выключать эти приборы, когда нужно.
— С какой целью вы включали приборы?
— Мне показали, как это делать. На карте было отмечено, в какой момент включить аппаратуру.
— Подсудимый Пауэрс вы, очевидно, знаете, с какой целью вы должны были выключать и включать приборы?
— Я вполне мог догадаться, с какой целью включал и выключал приборы. Однако, чтобы быть точным, я должен сказать, что не знал этого.
— Подсудимый Пауэрc безусловно знал об этом оборудовании?
— Раньше не знал. Но сейчас, когда результаты налицо, я больше знаю о том, для чего предназначено это оборудование.
— Я думаю, подсудимый Пауэрc не сомневался с самого начала своего полета в том, что это был разведывательный самолет?
— Нет, не сомневался.
— На вашем самолете обнаружено оборудование для радиоразведки, а также магнитофонные записи сигналов различных советских радиолокационных станций. Так ли это?
— Мне говорили, что там были магнитофоны, но сам я не в курсе дела. Я не знаю, как выглядит большая часть всего оборудования, кроме тех устройств, которые я видел здесь.
— Но вы, подсудимый Пауэрс прошли достаточную подготовку, чтобы знать, что подобное оборудование предназначено для специальных разведывательных полетов.
— До этого я ничего не знал об оборудовании.
— Но вы были в достаточной степени информированы о том, что этот полет преследовал разведывательные цели?
— Я не видел других причин для такого полета. Прошу убрать софиты, мне слепит глаза. Председательствующий: — Прошу убрать свет…
Большая часть присутствующих не могла знать, что эта была старая словесная баталия, одна из тех, которые, подобно битвам гражданской войны, вспыхивают вновь и вновь. На допросах я настаивал на том, что никогда не видел специального оборудования, точно не знал, для чего оно предназначено, не был проинформирован, что цель моего полета — разведка, хотя на этот счет у меня и имелись подозрения. Утвердительный ответ на любой из этих вопросов породил бы такие вопросы, на которые мне не хотелось отвечать.
Короче говоря, я был не шпионом, а просто "воздушным жокеем", которому платили за полеты по определенному маршруту и который включал и выключал аппаратуру, как было указано на карте, не имея понятия о последствиях своих действий и не испытывая при этом любопытства.
Я считал, что на допросах мне удалось сделать свои ответы правдоподобными и даже убедительными. Однако сейчас, в отрыве от контекста, мои слова звучали чрезвычайно неубедительно. И все же, привыкнув к этой версии более чем за тысячу часов интенсивных допросов, я не собирался менять ее, чтобы представить Руденко точные факты. Я думал о том, как чувствуют себя мои родители. Как они, должно быть, смущены и испуганы, видя, как их единственного сына судят в Москве за его образ жизни, обвиняя в шпионаже. И Барбара со всеми ее проблемами и слабостями, о чем думает она? Больше всего на свете я хотел облегчить их положение. Но я ничего не мог.
Больше всего я беспокоился о том, какое впечатление произведет на них приговор. Чем дольше я находился на скамье подсудимых, тем безнадежнее казалось положение.
…Затем последовала попытка заставить меня подтвердить, что устройство для создания помех радиолокационным станциям перехвата предназначалось для отклонения удара зенитных ракет, а также ракет класса "воздух-воздух". Кроме того, от меня хотели добиться признания, что, отмечая на своей карте неуказанные аэродромы и записывая другие наблюдения, я сознательно и намеренно занимался шпионской деятельностью.
— С какой целью вы делали эти заметки?
— Мне было приказано заносить все, что отсутствовало на моей карте. Это "привычка пилота".
— Привычка, которая имеет своей целью шпионаж?
— Я занимался этим и над территорией США.
— Но я спрашиваю вас о полете над территорией СССР. Следовательно, это было вторжение с разведывательным заданием?
— Думаю, что да.
— Вы не отрицаете, что незаконно вторглись в воздушное пространство СССР?
— Нет, не отрицаю.
Говорить иначе, принимая во внимание доказательства, было бы смешно.
— Следовательно, это вторжение преследовало шпионские цели?
— Думаю, что так.
Не получив явного признания, Руденко избрал другой путь.
— Вы заявили здесь, а также во время предварительного следствия, что включали и выключали аппаратуру над определенными пунктами.
— Я делал так, как было указано на карте.
— Не зная, что представляет собой специальная аппаратура?
— Я никогда ее не видел.
— С такой же легкостью вы могли бы нажать кнопку и сбросить атомную бомбу?
— Могло быть и так. Но это не тот вид самолета, который сбрасывает подобные бомбы.
Прокурор Руденко был задет. Я это уловил. Он допрашивал меня более двух часов. И каждый раз приходилось вставать. Я очень устал и умственно, и физически. Усталость быстро переходила в депрессию. Я должен был заставлять себя не терять бдительность, внимательно выслушивать каждый вопрос и тщательно обдумывать каждый ответ, чтобы не допустить промаха. И снова:
— На какой высоте находился ваш самолет, когда его настигла ракета?
— Он находился на максимальной высоте, примерно 68 тысяч футов.
(Если и теперь Управление [имеется в виду ЦРУ — ред.] не получит сообщения, оно не получит его никогда!)
Затем Руденко перешел к блоку подрыва. Я был уверен, что он начнет утверждать, будто я не воспользовался этим устройством, опасаясь за свою жизнь, но он поступил иначе. Вместо этого он стал спрашивать об аварийно-спасательном снаряжении.
— С какой целью вам дали бесшумный пистолет на десять патронов?
— Для охоты.
— И с этой же целью вас снабдили 205 патронами?
— Да.
— Насколько я знаю, принято охотиться с охотничьими ружьями.
Чего он добивался, упоминая о пистолете? Какую бы цель он ни преследовал, я хотел опередить его.
— Кто дал вам булавку с ядом?
— Мне дал ее полковник Шелтон во время инструктажа в Пешаваре.
— С какой целью?
Мы вернулись к знакомой теме. Я прекрасно знал, что он имел в виду.
— На тот случай, если бы меня арестовали и пытали, а я не смог бы вынести пыток и предпочел умереть.
— Это означает, что ваше руководство отправляло вас в этот полет, не заботясь о вашей жизни?
— Мне, в общем-то, предоставлялось самому решать, использовать ли булавку.
Но вам дали булавку с ядом?
