Саймон Мюррей - Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе
А однажды в Бангкоке я совершенно неожиданно столкнулся в аэропорту с капитаном Л'Оспиталье, бывшим командиром моей роты, разжалованным после путча.
Я только что прилетел из Лаоса и ждал, когда вместе с прочим багажом выедет мой чемодан, и вдруг увидел его в десяти шагах перед собой. Целую минуту я сомневался, он ли это, затем подошел к нему и спросил:
— Capitaine L'Hospitallier?
— Oui, c'est moi,[99] — ответил он, и мы в изумлении уставились друг на друга.
Он меня не сразу узнал и был удивлен тем, что кто-то знает его имя.
— Я был в вашей роте во Втором парашютно-десантном полку в шестидесятом году, — объяснил я по-французски.
— Господи, вы тот самый англичанин?! — воскликнул он.
После путча он уехал в добровольную ссылку в Камбоджу и с тех пор работал в камбоджийской армии инструктором по прыжкам с парашютом. На следующее утро он отплывал в Париж на пароходе «Вьетнам». Мы вдвоем поужинали в ресторане парохода, и это был еще один вечер, который я мысленно зарегистрировал как одно из выдающихся событий моей жизни.
Мы вспомнили старые времена и особенно путч. Он изложил мне его историю со своей, офицерской, точки зрения, я — со своей. Для обоих это было очень познавательно. При той жесткой дисциплине, какая поддерживалась в легионе, и, притом что офицеров и рядовых разделяла целая пропасть (как во флоте Нельсона), мы сидели и разговаривали как старые друзья, не видевшие друг друга много лет. Это нам обоим казалось невероятным. Л'Оспиталье прислал мне поздравительную телеграмму к свадьбе, но в дальнейшем мы не поддерживали отношений. Он, несомненно, относится к людям, которыми Франция может гордиться.
Когда я жил в 60-е годы в Таиланде, то регулярно ездил по делам в Лаос. Однажды во время моего визита британское посольство во Вьентьяне давало прием в саду по поводу дня рождения ее величества королевы. Меня пригласили, как и всех, игравших более или менее видную роль во Вьентьяне, — французов, вьетнамцев, китайцев, русских, американцев. В те дни Вьентьян был котлом, где варились шпионы самых разных стран, свободно общаясь друг с другом.
На приеме был француз, с которым я часто встречался по делам. Подойдя ко мне, он сказал, что хочет познакомить меня с французским генералом, тоже вроде бы служившим в легионе. На открытой террасе посольства сидел в кресле великолепный генерал в ослепительно-белой форме. Он был так густо увешан медалями, что под их тяжестью, боюсь, не мог бы даже встать. Мой знакомый подвел меня к генералу и сказал:
— Mon General, je presente Monsieur Simon Murray, Ancien Legionnaire.[100]
Генерал вскочил-таки на ноги, принялся трясти мою руку, едва не оторвав ее, и закидал меня вопросами:
— В каком полку вы служили? Кто был ваш командир?
— Полковник Кайу, — ответил я.
— Ну как же, как же! — оживился генерал. — А до него кто был?
— Полковник Ченнел.
— Подумать только! Старина Ченнел! А до него?
— До Ченнела? Дайте вспомнить… Кажется, Дамюзе. А перед ним был великий Лефор.
— C'est moi! — прогремел он, стуча кулаком себе в грудь. — C'est moi — Lefort![101]
И правда, это был он, в нем можно было узнать того офицера, который поднял полк по тревоге после объявления независимости Алжира. Я вспомнил, какой разброд и неразбериха царили тогда в легионе. Лефор потащил меня в сад, где лаосский военный оркестр вовсю старался, чтобы прием проходил на высшем уровне. К этому моменту взгляды всех собравшихся были прикованы к нам с генералом, и мне хотелось провалиться под землю.
Оркестр явно прошел французскую выучку и выглядел очень импозантно в белой форме с красными беретами. Лефор поставил оркестрантов по стойке «смирно» и велел играть «Ле буден» — «гимн» легиона. Оркестр во всю мощь грянул марш, и я с ужасом увидел, что Лефор тоже вытянулся по стойке «смирно» и салютует мне. Ничего не оставалось, как последовать его примеру. Тут уж все гости столпились вокруг нас, чтобы не пропустить это зрелище.
Наконец оркестр прекратил играть, и генерал, обняв меня за плечи, поплелся обратно на террасу. Он явно чуть-чуть перебрал. Он еще раз потряс мою руку, пригласил заходить к нему домой всякий раз, когда я буду во Вьентьяне, и на этом мы расстались. Он был знаменитым генералом в свое время и теперь, в отставке, представлял собой фигуру, на которую было приятно посмотреть, хотя и немного грустно: старые солдаты не умирают, они угасают…
Была у меня еще одна необычная случайная встреча. Через двадцать шесть лет после увольнения из легиона в одно хмурое, дождливое утро я приехал на поезде из Бордо в Париж. Я взял такси, и мне попался водитель с совершенно несносным характером. Из-за дождя он отказался вылезать из машины, чтобы открыть мне багажник, и предложил положить вещи на заднее сиденье. Но там было слишком мало места, и мы долго препирались по этому поводу. Наконец он в бешенстве открыл багажник, затем захлопнул его, едва не сплющив мой чемодан, и опять сел на свое место. Когда я сказал ему название отеля, он проворчал, что такой ему не известен, так как он не гид, а всего лишь шофер, и если я не знаю, куда мне надо ехать, это мои проблемы. Тогда я спросил: «Connaissez vous L'Etoile par hazard?»[102] Он буркнул, что знает, и я велел ему ехать на площадь, откуда я уже мог показать ему дорогу до отеля. Мы тронулись в путь, оба кипя от злости. Я время от времени поглядывал на водителя в его зеркало заднего вида. У него было худощавое жесткое лицо и короткая стрижка. Во мне постепенно росло ощущение, что я его где-то уже видел. Сначала я подумал, что, может быть, ездил в его такси, когда был в Париже в прошлый раз, но что-то подсказывало мне, что это было гораздо раньше. И тут я вспомнил. В прошлый раз я встречался с ним у караульного помещения в лагере Пео в Филипвиле. Это был сержант Шаффер, которого я видел всего один раз в жизни, но запомнил навсегда. Я тогда уснул в пьяном виде на посту, а он был начальником караула и приставил мне к виску пистолет, а затем упрятал меня на пятнадцать суток на «губу». Я положил руку ему на плечо и сказал:
— Arretez la voiture.[103] Вы были в Иностранном легионе в шестьдесят первом году, в Филипвиле, лагерь Пео.
Водитель так резко нажал на тормоза, что я чуть не вылетел через лобовое стекло. Он повернулся ко мне, открыв рот в полном недоумении. Очевидно, он решил, что я сотрудник тайной полиции, и начал без передышки бормотать:
— В чем дело? Кто вы такой? Я не совершил ничего противозаконного! Кто? Что? Почему? Nom de Dieu![104]
Я успокаивающе поднял ладонь и сказал:
