Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945
В роте на передовой все еще было шесть крупнокалиберных пулеметов, четыре 80-миллиметровых миномета и два тяжелых 120-миллиметровых миномета. И никто не был ранен с тех пор, как Курт был ранен в плечо два дня назад.
На минометной позиции, которую я расположил в овраге в 200 метрах позади штаба, мы услышали отдельные винтовочные выстрелы со стороны противника. Используя два крупнокалиберных пулемета в глубине линии окопов, я открыл огонь по противоположной полосе деревьев, где наблюдалась наибольшая активность врага. Русские ответили огнем артиллерии; наши артиллеристы стали отстреливаться. Примерно в 9.00 группа штурмовиков пролетела над позициями батальона и сбросила бомбы.
За минометной позицией разорвалось несколько осколочных бомб, не принеся ущерба. Передовые наблюдатели сообщили об интенсивных передвижениях противника в глубоком тылу стоявшей против нас стрелковой бригады. Связисты доложили мне, что наземная связь с батальоном временно прервана из-за обстрела, и мы приготовили оружие и стали ожидать атаки. Ровно в 12.00 по радио поступило донесение из полка, грянувшее как гром среди ясного неба:
«В 14.00 начнется капитуляция Курляндской армии. По всей линии фронта должны быть вывешены белые флаги. Весь личный состав должен оставаться на позициях с оружием. Оружие должно быть разряжено, магазины извлечены и стволы очищены. Офицеры продолжают командовать своими частями».
В 13.00 я услышал в последний раз по полевому телефону голос капитана фон Даймлинга, полкового адъютанта. Он открыто посоветовал мне не предпринимать никаких неразумных действий, немедленно прекратить стрельбу и проявить ответственность в гарантировании выполнения приказа о капитуляции, который он повторил устно. Он подчеркнул, что строгое соблюдение определит «судьбу целого участка фронта».
Новость о приказе о безоговорочной сдаче пронеслась среди солдат. Годами мы беззаветно сражались, хороня своих убитых и отказываясь капитулировать перед жестоким врагом, которому мы все еще открыто и искренне сопротивлялись.
Я несколько раз обошел наши позиции, разговаривая с солдатами о неизвестной судьбе, лежавшей впереди нас, и пытаясь успокоить их нервы. Нас уже не пугала перспектива смерти, потому что мы жили рядом с ней и имели с ней дело уже сколько лет и до такой степени, что смерть на поле боя на Востоке была возможностью, которую следовало ожидать, что нашей неизбежной участью было найти место успокоения в безымянной могиле в России. Нами владел страх неизвестности, незнания того, что станет с нами и, еще важнее, с нашими семьями в Германии. Мы давно знали о том, что произошло в Катыни в Польше, где русские ликвидировали тысячи польских офицеров, и у нас не было оснований не ожидать, что в руках врага мы подвергнемся той же участи. Философия сражения до смерти настолько укоренилась в нас в течение прошедших лет, что капитуляция, которая нам сейчас предписывалась приказом, была просто немыслима.
Опустившаяся на фронт тишина была прервана сообщением о пистолетном выстреле невдалеке от нас. Расследуя происшествие, я выяснил, что один из наших офицеров, узнав о приказе о капитуляции, вытащил свой «люгер» из кобуры, положил его на планшетку и написал в своем блокноте: «Без армии нет чести». Потом спокойно приставил дуло пистолета к виску и нажал на спуск.
Ко мне прибежал командир роты, бешено размахивая пистолетом и крича: «Я не сдамся!» Я приказал ему положить пистолет в кобуру и вернуться в свою роту, на что он ответил угрозами. Тогда я вынул свой пистолет, и он исчез в зарослях русла Вартайя, продолжая кричать: «Долой капитуляцию! Я отказываюсь сдаваться!» Потом я узнал, что он помчался в тыл, где столкнулся с командиром самоходки и все еще с пистолетом в руке попытался заставить офицера выдвинуться с орудием к передовой, все так же крича: «Они сдаются на передовой!» В конце концов один из солдат сбил его ударом приклада, и офицер упал без сознания на землю. В конечном итоге он пошел в плен; однако, находясь в лагере для военнопленных, он воспринимался русскими как несколько помешанный человек.
Враг предпринял последнее наступление на соседний нам полк, 436-й пехотный, в последнее утро войны в Европе. Во время атаки дядюшка Зепп получил приказ о капитуляции, и ему пришлось использовать все искусство убеждения, чтобы добиться от командира батальона прекращения огня.
В тот же день полковник Дрексель принял генерала Родионова, командира дивизии, противостоявшей ему. У русских напротив позиций Дрекселя была сосредоточена артиллерия и целая пехотная дивизия, и об этом было дано четко знать полковнику. Советского генерала сопровождал его офицер разведки, который сравнил свои карты с немецкими штабными. Просто удивительно, до какой степени они были информированы о наших позициях. За несколько недель до капитуляции офицер разведки пробрался сквозь наши слабо охраняемые позиции, переодевшись в штатскую одежду, и изучил все тылы за нашим фронтом. Полковнику Дрекселю пришлось лишь посмеиваться, читая заметки незваного гостя, в которых он часто упоминался как дядюшка Зепп. Офицер-разведчик также знал, что блондин Фред, командир I батальона 436-го пехотного полка, был не прочь при случае опрокинуть стаканчик.
Русские выразили удивление, что оборона нашей линии была такой редкой. Одной из причин их удивления был факт, что в Советской армии на каждые три человека на передовой приходился один в резерве. В германской армии было все наоборот.
Затем русских офицеров доставили к генералу Демме для принятия официальной капитуляции дивизии. Основная часть дивизии была собрана вечером 8 мая возле штаба дивизии, откуда солдаты отправились в многодневный путь в сборный лагерь для военнопленных в Тельшай.
В 14.00 наши позиции расцветили изношенные рубашки, носки и бинты, привязанные к концам винтовочных стволов. При этом сигнале сдачи с опушки противоположного нам леса возникли солдаты в форме цвета хаки. Русские заполонили наши позиции, их новая форма и упитанные тела являли резкий контраст нашему потрепанному внешнему виду, истощенным от плохого питания телам и бледным лицам от многомесячного житья под землей в блиндажах.
Советы не обращали внимания на оружие и технику и бегали среди солдат, все еще стоявших на своих позициях, срывая с них награды и эмблемы и снимая часы и кольца с поднятых вверх рук. На мне поверх мундира все еще был надет маскировочный костюм, а потому я избежал этого грабежа.
Я тут же приказал всему наличному составу собраться у ротного командного пункта и расставил примерно через каждые 10 метров по солдату с винтовкой с открытым затвором и без магазина. После этой меры русские прекратили хватать трофеи и разошлись в поисках добычи.
