Леонид Млечин - Нож в спину. История предательства
— А вам не кажется, что восставшие в гетто с честью защищали свое человеческое достоинство и честь своего народа?
— Еврей — не человек, — убежденно ответил Штроп. — У него кровь другая.
Конечно, политика уничтожения целого народа нуждалась в пропагандистском обеспечении — и евреев изображали существами, в которых нет ничего человеческого. После войны пособники нацистов, оправдываясь, станут повторять, что Гитлер совершенно задурил им голову, а они, такие доверчивые, ему поверили…
В реальности нацистская пропаганда всего лишь высвободила тщательно скрываемые инстинкты, предоставила возможность делать, что хотелось: убивать и грабить. Обычно общество не позволяет уничтожать детей, а тут выяснилось, что это не просто позволено, а даже необходимо! Дело государственной важности!
Оставшихся в живых обитателей гетто отправили в Аушвиц и другие лагеря.
«Была зима, конец сорок третьего года, — записал Лейб Лангфус. — Доставили транспорт одних только детей. Начальник послал своих людей в раздевалку — забрать одежду маленьких детей перед газацией. Девочка примерно восьми лет стоит и раздевает годовалого братика. Подходит один из посланных начальником. Девочка произносит: «Не смей прикасаться своей рукой, измаранной в крови, к моему братику! Он умрет на моих руках и вместе со мной».
Жест канцлераНо были немцы, которые, подчиняясь голосу совести и личным моральным и религиозным принципам, считали режим преступным. Внутри армии сложилась группа офицеров, решивших избавить родину от фюрера. Среди них были представители самых родовитых семейств Германии. В центре заговора оказался генерал-майор Хенниг фон Тресков, начальник штаба группы армий «Центр».
— Я не понимаю, как люди могут считаться христианами, если они не враги режима, — сказал он жене. — Христианин может быть только против нацизма.
«Однажды ко мне пришел капитан Беттерман, мы вместе сражались во Франции, — вспоминал адъютант командующего группой армий «Центр» майор Филипп фон Бёзелагер. — Он ехал с двумя типами из СД. У них купе было забито алкоголем. Они напились и стали рассказывать, что айнзацгруппы убили двести пятьдесят тысяч евреев. Беттерману стало плохо, и он явился ко мне, чтобы на меня все это вывалить».
А генерал Тресков показал майору донесения, из которых следовало: это происходит повсюду, на всех оккупированных территориях. И он задал майору вопрос:
— Поможешь все это остановить?
«Я не считал себя каким-то особенно смелым и решительным, — говорил потом майор фон Бёзелагер. — Но если ты настоящий офицер, уклониться немыслимо. Про меня и моего брата было известно, что мы ходим в атаку в фуражках, а не в касках. Когда тебя спрашивают: Ты остановишь преступление?» — не остается ничего иного, как ответить: «Да».
О массовых убийствах евреев полковник граф Клаус фон Штауффенберг, высоко ценимый в армии молодой офицер, узнал от приятеля из министерства иностранных дел. Штауффенберг ответил просто: надо убить Гитлера.
Полковник искал единомышленников и с раздражением говорил о сослуживцах с их манией повиновения приказу: доверяй фюреру, получай жалованье, неси службу и радуйся предстоящему отпуску: «Люди, у которых легко гнется позвоночник, не смогут стоять прямо». На кого же надеяться отечеству? Лишившийся после тяжелого ранения одного глаза и правой руки, Штауффенберг решил, что он сам избавит страну от диктатора.
«Человек, сам не переживший в Германии годы террора, не в состоянии представить себе, что это значило, — вспоминала графиня Марион Дёнхоф, состоявшая в родстве с императорским семейством Германии. — Доносы, концлагеря, смертные приговоры определяли атмосферу, в которой эти обреченные на гибель люди делали свое дело».
Участников Сопротивления было немного. Они рискнули своими жизнями, но попытка убить Гитлера 20 июля 1944 года не удалась. Почти всех заговорщиков расстреляли.
Но этот день оказался самым светлым в мрачной новейшей истории Германии. Каким бы малым ни казался политический результат покушения, совершенного полковником Штауффенбергом, попытка избавить страну от Гитлера и прекратить убийства — единственное, что можно было записать в актив, когда открылись масштабы соучастия немцев в варварских преступлениях режима.
«Последнее, что нам осталось, — это брать пример с тех, кто отдал жизнь не за сытный обед с мясом, как призывал Гитлер, а за честь и достоинство своего народа. В истории решающую роль играет не столько успех, сколько дух, из которого рождается действие».
Так писала графиня Марион Дёнхоф. Среди уничтоженных нацистами участников заговора 20 июля был и ее жених. Она осталась верна ему, и ни один другой мужчина не нашел места в ее сердце. Многие годы она редактировала еженедельник «Цайт» и определила принципы, которыми и по сей день руководствуются журналисты этой газеты. Никаких разговоров о том, что «и при нацизме было много хорошего», что «нельзя огульно охаивать прошлое страны», что антисемиты и националисты тоже в чем-то правы… Моральные устои таких людей, как она, спасли репутацию немецкого народа.
Когда канцлер ФРГ Вилли Брандт опустился на колени перед памятником жертвам варшавского гетто, этого никто не ожидал. Именно поэтому его поступок стал событием мирового значения.
Немец на коленях перед жертвами Третьего рейха — это не был запланированный жест умелого политика. Это было движение души.
— Перед пропастью немецкой истории, — сказал тогда Вилли Брандт, — и под тяжестью памяти о миллионах убитых я сделал то, что делают люди, когда им не хватает слов.
В отличие от своих предшественников на посту канцлера он был антифашистом. Покинул нацистскую Германию и провел войну в эмиграции, в Норвегии. У Вилли Брандта была чудесная улыбка. Говорят, что лицо — зеркало души. Это в полной мере относилось к нему. Всю жизнь занимался политикой и тем не менее оставался порядочным и открытым человеком, которому чужд цинизм.
Социал-демократ и противник нацистов, он не имел никакого отношения к преступлениям Третьего рейха, но считал своим долгом принести извинения за свое государство и за свой народ.
Немцам так долго внушали: вы — лучшие, что они в это поверили. Ощутив свое превосходство и исключительность, превратили идеологические утопии в практическую политику. Ради расширения жизненного пространства устроили мировую войну. Во имя торжества расовой идеологии приступили к уничтожению других народов.
Решающую роль в политике Германии играли не военно-экономические расчеты, а привитое немцам националистическое, расистское мировоззрение. Когда немцы сражались за фюрера и Третий рейх, ими руководил не только зов желудка. Они были глубоко отравлены нацистской идеологией.
