Генрих Сечкин - На грани отчаяния
Внезапно, на одной из станций машинист что-то объявил по радио, и все пассажиры вышли из вагона. Станция не была конечной. Английский текст я не понял, но на всякий случай вышел вместе со всеми. Толпа направилась к эскалатору. Наверху служащий метро выдавал всем какие-то бумажки. Мне сунул тоже. Ничего не понимая, я попытался вновь спустится в метро. Но вход был закрыт наглухо. Впоследствии я узнал, что метро попросту сломалось. Оказывается, такое в Нью-Йорке не редкость. В этом случае пассажирам выдают талончики на бесплатный проезд наземным транспортом.
На свою беду я находился в Манхеттене, где русский язык почти никто не понимает. Пока я, терроризируя прохожих, делал отчаянные попытки выяснить, каким транспортом и в каком направлении мне добираться до Бруклина, время бежало вперед. На пальцах я показывал порядковые номера стрит и авеню, на пересечении которых находилось жилье бабы Люси. Меня жестами посылали то вперед, то назад, то вправо, то влево, дабы я мог разыскать остановки автобусов, следующих в нужном направлении. Денег на такси не было, так как, заплатив за авиабилет, я полностью занулился. Оставалось полчаса до объявления посадки.
Наконец удача улыбнулась. Увидев мои метания по улицам, рядом остановился владеющий русским языком таксист. Выяснив ситуацию и пригласив меня в машину, он рванул с места и, минуя пробки, с помощью сообщений о них по рации другими водителями докатил меня до дома. Там мы побросали в багажник чемоданы и ринулись в аэропорт Кеннеди.
Посадка уже закончилась. По зданию аэровокзала в исступлении металась растрепанная Рита. Мокрый от пота, я подскочил к ней. Бросив таксисту деньги и поставив свою сумку на ленту транспортера, Рита бросилась к пункту паспортного контроля. Я также стартовал с двумя чемоданами. Трап еще не успел отъехать, и стюардесса открыла для нас дверь самолета.
Плюхнувшись на сиденье и пристегнувшись ремнем, я немного отдышался. Тем временем самолет тронулся с места и, покатившись по полосе, замер перед взлетом. Затем взревели двигатели, и невидимая мощная сила, стремительно нарастая, вдавила меня в спинку кресла. Оторвавшись от земли, самолет начал набирать высоту.
- Леди и джентльмены! - услышал я знакомый голос. - Наш самолет совершает рейс…
- Будьте любезны! - обратился я к воздухоплавающей красавице после ее продолжительной речи. - Можно вас попросить принести мне бутылочку водки?
- Одну минутку, - проворковала очаровательная стюардесса и исчезла на полчаса. Наконец, грациозно припарковав свою миниатюрную фигурку к моему месту, она с восхитительным изяществом поставила на раскладной столик крохотную бутылочку «Смирновской» емкостью в пятьдесят (!) граммов.
Гуд бай, Амэрыка!
P. S. Зубы Рите в Москве сделали такие, что число рейсов из Нью-Йорка в Россию пришлось увеличить.
КОНЕЦ
КОММЕНТАРИИ, МНЕНИЯ
НОКТЮРН ДЛЯ ЗОНЫ
О.ФИНЬКО депутат Государственной Думы первого, второго и третьего созывов, член Союза писателей России,заместитель председателя Комиссии Государственной Думы по борьбе с коррупцией.«Юридическая газета» № 52, декабрь 2001 г.
Давний автор «Юридической газеты» Г. С. Сечкин подготовил четвертое издание своей повести «За колючей проволокой». Главы из этой повести мы публиковали в газете и получили по этому поводу большое количество положительных отзывов.
Генриха Соломоновича Сечкина я знаю не понаслышке. Впервые он появился у меня в кабинете в конце восьмидесятых годов, через пару месяцев после освобождения из мест заключения. Это был его последний - пятый - срок. Невысокий, плотный, хорошо одетый человек, нисколько не похожий на личность, у которой когда-либо были нелады с законом. Пожалуй, он больше был похож на художественного руководителя театра или артиста, играющего характерные роли. То есть внешность Г. С. Сечкина выдавала натуру творческую, увлекающуюся. И я нисколько не удивился бы, если бы пришедший начал читать мне собственные стихи. Но он достал из фирменного кожаного портфеля две толстые папки и положил на стол:
- Помогите мне добиться реабилитации. Меня не раз судили. Когда судили за дело, я ни на кого не был в обиде. Попался - значит, надо отвечать по закону, но так как я не мазохист, радости по этому поводу я, конечно, никогда не испытывал. Но когда врут, как на мертвого, когда грубо стряпают уголовное дело, когда безвинного держат за решеткой и отбирают несколько лет свободной жизни, - этого я простить не могу. Мне нужна реабилитация.
Уловив легкую улыбку на моем лице, Г. С. Сечкин и сам широко улыбнулся. Речь его была грамотной, лилась свободно, посетитель не испытывал трудностей с лексическим запасом.
Понимаю вашу реакцию. Вероятно, вы вспомнили, что заключенные любят жаловаться на ошибочные приговоры. Не без этого. В зоне каждый второй утверждает, что он безвинный; Но мне ведь не нужно вызывать в вас чувство жалости, чтобы скостить себе пару лет. Я уже отмотал те годы, на которые меня осудили. Я свободен и хочу всего-навсего справедливости. Знаю, что не получу за это никакой компенсации; знаю, что те, кто упек меня за решетку ни за что ни про что, не будут наказаны. Не имею никакой корысти, кроме желания добиться справедливости.
В папках были документы по поводу двух его последних судимостей: обвинительные заключения, копии приговоров, справок, переписка с адвокатами, с судами, с Генеральной прокуратурой СССР, стенограммы записей разговоров Г. С. Сечкина с экспертами и свидетелями.
Мы проговорили с Г. С. Сечкиным вместо отведенных мною для разговора тридцати минут несколько часов. Это немудрено, ибо Генрих Соломонович оказался личностью незаурядной. На его интеллекте нисколько не сказались более полутора десятков лет, проведенных в тюрьмах и лагерях. Пять судимостей. Он всегда был далек от политики и отбывал срок за уголовные преступления. А у нас любят представлять бывших заключенных-уголовников людьми, недалекими. Хотя по жизненному опыту знаю, что в России зэк может быть мудрой личностью, а иной министр или генерал - ограниченным выскочкой. Бывает и наоборот» Вспоминаю своего дорогого друга Игоря Ивановича Карпеца, светлая ему память. Генерал милиции, советник юстиции, профессор, доктор юридических наук, директор института прокуратуры. Но главное - умница необыкновенный и человек сердечный. По поводу таких людей в сталинские времена шутили: такой умный и еще на свободе?! То есть мы часто забываем однозначную простейшую истину: должность не предполагает, что вместе с высокой зарплатой соискатель автоматически повышает свой интеллект.
