Вячеслав Фетисов - Овертайм
Сережа с Леной предложили ребенка забрать к себе в Нью-Йорк. Мы потом, когда я уже из больницы вышла, Настю к ним отправили. Немчиновы со своими детьми уезжали в отпуск и нашу с собой взяли. Незнакомые люди присылали письма, надувные шары, плюшевых мишек, корзины с фруктами. Менеджер ресторана «Биг дэдис», где Слава с Володей часто обедали, сказал мне и Ире: «Не тратьте время, не готовьте ничего, только звоните, говорите, что вам надо, мы все сделаем, все привезем». Соседи приходили, предлагали помощь. Надо вещи вывозить, дом уже другим людям сдан, хорошо будущие жильцы пошли навстречу, сказали: «Не волнуйтесь, Лори нам позвонила, все объяснила. Сколько надо, столько и живите, мы подождем…»
А на четвертый день, после того как ребята попали в аварию, и я оказалась на больничной койке. У меня внутри все эти дни ныло и ныло. Я в госпитале с девочками вышла подышать воздухом, пока Слава задремал. Сидим на скамеечке, я жалуюсь Ире и Лане: «Живот болит ужасно, есть ничего не могу». Вернулась обратно в палату к мужу, но понимаю, что терпеть боль уже нет сил. Медсестер прошу: «Пожалуйста, дайте какое-нибудь лекарство. У меня сильно болит желудок». — «Извините, мы не имеем права». Медсестры в госпитале не должны выдавать без рецепта и назначения врача никаких лекарств. Приходит Славин врач, смотрит на меня: «А ты как себя чувствуешь?» — «Если честно, то плохо. А почему вы спрашиваете?» — «У тебя глаза больные». Я пожаловалась на боль, меня тут же на кресло-каталку, повезли проверять. Хорошо хоть Лори со мной рядышком, я же половину медицинских терминов не понимаю, а она мне все медленно объясняет, пытаясь переводить медицинский на нормальный язык. Врач ко мне пришел — максимум двадцать семь лет. Я лежу, на него смотрю, пытаюсь шутить: «А вам лет-то сколько, молодой человек? Вы что, врач? Смотрите, не «запорите» меня, на мне травмированный муж и маленький ребенок». Сделали анализы, все проверили. Часа в три-четыре утра врач подходит ко мне: «Ничего пока не можем сказать. Странный случай, но похоже, что аппендицит». Уровень лейкоцитов оказался очень высоким. Через полчаса взяли повторный анализ крови, уровень лейкоцитов немного упал. Врач говорит, что не может такого быть при аппендиците — не падают лейкоциты. Опять рентген смотрел: «Есть шесть вариантов вашей болезни». И начал рассказывать все шесть вариантов. Значит, аппендицит один из них, а может быть, там такое заболевание, при котором надо лекарства пить каждые три часа всю оставшуюся жизнь. У меня ноги начали холодеть, пока я все это слушала. Славу ко мне привезли — его в госпитале скрывали ото всех, поэтому нарядили в хирургическую операционную форму. Он сидит около меня на каталке, а Лори с другой стороны, по плечу меня гладит. Чувствую — у нее начинают учащаться поглаживания с каждым следующим вариантом моего приговора. Уже не помню, что врач там еще называл, но в конечном итоге доходит до возможности рака. Я держаться еще держусь, даже пытаюсь улыбаться, но уже слезы потекли. Смотрю на Славу, а у него глаза просто квадратные, он мне руку целует: «Малыш, все будет хорошо. Все хорошо, мамочка». Делают еще один, последний, какой-то двухчасовой анализ. Приходит Джеймс Робинс — врач, который вел Славу и ребят. Говорит, что они ждут результата. А дальше я уже ничего не помню…
Кто-то меня за плечо трогает. Открываю глаза — я уже лежу в палате, стоит Робинс надо мной и говорит, что нужно срочно делать операцию. «Я надеюсь, что у тебя аппендицит. Но операцию нужно делать сейчас. Со Славой я уже говорил, он дал свое согласие». — «Если нужно — делайте». И меня повезли в операционную.
Доктор Робинс круглосуточно в больнице с ребятами находился. Я не знаю, уходил ли он когда-нибудь домой, может, только на час, на полтора. В шесть утра он сам сделал мне операцию.
Ночью не спишь: мысли всякие, боль не дает уснуть, а днем начинаются процедуры, приходят доктора, следователи. Ребята навещали Володю и Сергея, не забывали заглядывать и ко мне — спать некогда. И только я наконец за несколько дней впервые задремал, подходит доктор и говорит: «Слава, мне нужно твое решение». — «Что случилось?» — «Проблемы у твоей жены. Я на восемьдесят процентов уверен, что это — аппендицит. Если мы протянем, может случиться беда». Я говорю: «Доктор, я тебе верю, давай, делай операцию». Через полтора или два часа он пришел ко мне в палату: «Это — аппендицит, еще час-другой, и было бы осложнение».
Меня выписали из госпиталя как можно быстрее, для того чтобы показать людям, что хотя бы один из нас уже на ногах и может отправиться домой. Через десять дней после аварии должен был состояться «Селебрити гейм». Каждый год популярный актер родом из Детройта проводит хоккейные матчи, а в них участвуют известные спортсмены из других видов спорта, артисты, певцы, знаменитости, которые любят хоккей. Весь сбор от такого матча идет в благотворительный фонд для детей, больных параличом.
Меня привезли на эту игру, чтобы я произвел символическое вбрасывание. Народу — двадцать тысяч, полный стадион. Когда объявили: «Фетисов производит вбрасывание» и я, хромая (костыли оставил в раздевалке), пошел по ковровой дорожке к центру площадки, минут десять люди стоя аплодировали и кричали мое имя. У меня мурашки по коже и слезы. Я подумал: «Как же я смогу отблагодарить этих людей?» — и сказал себе, что попробую еще год поиграть — не просто отбывать время на льду, а играть на самом высоком уровне. Хотя еще вчера, лежа в больнице, я не мог и подумать, что начну еще один сезон в Национальной хоккейной лиге в возрасте тридцати девяти лет, да еще после всего, что со мной случилось.
Но я дал себе, слово, что вернусь еще на год. И сейчас, в разгар сезона 1997–98 годов, я получаю удовольствие от каждой проведенной на льду минуты, от каждой минуты своего пребывания в команде, в хоккее, потому что думаю: все же это мой последний сезон. Слава Богу, я сумел восстановиться, хотя сомнения были — колено побаливало и, увы, болит и сейчас.
ЛАДА: Рассказывая о всех наших бедах, я совсем забыла о радостном событии, случившемся в те черные дни.
13 июня произошла авария, а у Настеньки на следующий день конкурс. Она на него так рвалась, так к нему готовилась! Папа был против, она его неделю уговаривала. Он спрашивает: «Почему ты хочешь идти на этот конкурс?» Она отвечает, что мечтает стать принцессой, хочет, чтобы у нее было много новых друзей, хочет много путешествовать.
Уговорила папу — и вдруг такое несчастье. Слава не мог уснуть, поэтому на протяжении ночи мы не раз возвращались к этой теме. Он лежал, я рядом сидела, каждый думал — что же делать? Слава мне потом сказал, что последняя мысль за мгновение перед ударом была: а как же Настя пойдет завтра на конкурс? А я думаю: «Да какой тут конкурс, когда папу чуть не похоронили!» Мы решили дочке ничего не говорить про аварию. Слава велел: «Скажи, что я уехал в командировку, пусть завтра идет на конкурс».
