Ивлин Во - Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965
15 июля 1961 года Узнав о самоубийстве Хемингуэя, перечитал «Фиесту». Когда книга только вышла, она стала для меня откровением, и в первую очередь из-за описания рыбной ловли и боя быков, а не пьяных разговоров. Язык и сейчас, когда я перечитал книгу, производит сильное впечатление, а вот сюжет оставляет желать. Вначале Роберт Кон описан очень подробно, чего нельзя сказать о других персонажах. Вся книга задумана как трагедия Кона, однако сам он к финалу отступает в тень.
18 июля 1961 года Несколько дней разбирал свой архив с идеей начать писать автобиографию. (Что-то напишет Алек в своей ?) Обнаружил записи с наблюдениями и случаями из жизни за последние пятнадцать лет. Привожу их здесь в произвольном порядке, без дат.
Глубоко аморальный принцип: «Через сто лет все будет точно так же». Вся мораль целиком зависит от случайности. Всякий акт свободного волеизъявления, хорош он или плох, сводит последствия на нет.
После смерти Рональда Нокса Дуглас Вудрафф приехал в Меллз и попросил Кэтрин отдать ему на память какую-нибудь вещицу покойного. «Разумеется. Вы имеете в виду что-то конкретное?» – «Больше всего мне бы хотелось, – признался Дуглас, – забрать пишущую машинку, на которой Рональд печатал свой перевод Вульгаты». – «К сожалению, – говорит К., – машинка сломалась, и я ее выбросила. Перед самой смертью он купил новую, но поработать на ней не успел». – «Сойдет и эта», – сказал Дуглас и забрал новую пишущую машинку.
Читать газеты, особенно рецензии, все равно что сидеть в поезде и слышать, как сосед по купе указывает своему спутнику на происходящее за окном, пускается в рассуждения и при этом все безбожно перевирает. «Вот белая лошадь, – говорит он в Уэстбери, – о ней писал Честертон» [457] . В первый момент хочется вмешаться, поправить, но разум противится: «Какого черта?»
Душу язычника принято сравнивать с птицей, пролетающей через освещенный холл и исчезающей в темноте. Лучше было бы сравнить ее с птицей, мечущейся в темной комнате и бьющейся в окна, тогда как за открытыми дверями воздух и солнце.
Политик – не тот, кто стремится к власти, чтобы проводить политику, которую считает необходимой, а тот, кто проводит политику, чтобы добиться власти.
В отрочестве мы все американцы, а умираем французами.
Двойники не узнают друг друга.
Требовать истину от низших классов – неслыханная наглость.
«Моя дорогая, многие, очень многие будут просить вашей руки». – «В самом деле? Откуда вы знаете?» – «У преступниц никогда не бывает отбоя от женихов».
Раньше король был жертвенным животным, потом – жертвой предательства и убийства. В наши дни корону водрузил себе на голову народ. И теперь не снести ему головы.
Кем ты сегодня обедаешь?
Политики торгуют, припрятав ценники.
Нации не доживают до старости. Они заболевают и умирают в день своего совершеннолетия.
Из-за своих соседей язычников христиане довели современное общество до такого состояния, когда многие прегрешения утратили свою привлекательность, а многие завиральные идеи – свое правдоподобие. Во времена наших дедов жадность вознаграждалась всеобщим почитанием и властью; роскошь воспринималась как свидетельство хорошего тона; людям жилось так хорошо, что предупреждения пророков представлялись несвоевременными и вздорными; гедонисты были счастливы, а атеисты подавали пример добродетели; казалось, что преисподней не заслуживает никто. Для того чтобы уйти от мира, отказаться от зова плоти и испытывать страх перед дьяволом, понадобилась героическая вера. Теперь же для этого нужен всего-навсего здравый смысл. Однако здравым смыслом в наши дни похвастаться могут немногие.
10 августа 1961 года В рассуждениях об искусстве и архитектуре вместо словосочетания «современное искусство» следовало бы пользоваться словосочетанием «искусство последних времен».
21 ноября 1961 года Вайолет Клифтон. Да упокоится душа ее с миром. Общались с ней всего один раз. Она сделала замечание мальчику-телеграфисту, когда тот шел по аллее и что-то насвистывал себе под нос.
14 марта 1962 года Если бы дьявол попутал меня поверить в переселение душ, я утешался бы мыслью, что такие, как Кеннелл, бездушны. Население земли растет, и души не успевают переселяться одна в другую.
24 марта 1962 года Клуб «Уайт», семь вечера. Сижу в одиночестве в холле. Член клуба – я знаю его в лицо, но не знаю, как его зовут, он старше меня, одного со мной роста, но лучше одет: «Почему вы сидите один?» – «Потому что никто не хочет со мной разговаривать». – «Хотите знать почему? Потому что у вас вид надутого борова».
26 марта 1962 года Пунктуальность – достоинство уставшего от жизни.
Когда мы молимся, нас предупреждают, чтобы мы не ждали от Бога ответа, не испытывали чувство близости к Богу. «Утешения» ниспосылаются крайне редко, на них не следует рассчитывать, не следует придавать им значение. «Не можешь молиться? Есть что просить у Бога? Ты пытался? Жалеешь, что не получилось? Значит, действительно молился». Для скептика в этом и заключается обман.
Есть девушки, которые относятся к своей непорочности, как к частной собственности, которую следует защищать от воров. Они охотно демонстрируют ее ценность. В порыве великодушия могут даже ею пожертвовать. Это не непорочность.
9 мая 1962 года Отречение от мира . Совершить внутренний акт самоотречения и стать чужим этому миру; наблюдать за своими соотечественниками так, как наблюдаешь за иностранцами, удивляясь их обычаям, с терпением относясь к их глупостям и с равнодушием – к их враждебности. Не в этом ли секрет счастья в наш век посредственности?
Мэри (мать Лоры. – А. Л. ) дает в Пикстоне бал в честь моей дочери. Если делаешь добро, то – полной мерой и без чьего бы то ни было посредства. Никогда не досаждай своей добротой другим.
Вчера посмотрел фильм «Ночь нежна». О Фицджеральде я услышал впервые лишь после его смерти, после войны, когда один продюсер заметил, что он оказал на меня огромное влияние.
(a) Американские самоубийцы Фицджеральд, Хемингуэй были отошедшими от веры католиками.
(b) Litera scripta manet [458] . Впечатление глаза и уха мимолетно. Перечитывая после фильма книгу, не вызвавшую у меня особого восторга, я поймал себя на том, что говорю: «Так вот как, оказывается, было дело! Так вот она на самом деле какая!» Все, кроме Эйба и киноактрисы, играли хорошо. Вывести сестру на передний план было, может, и неверно, зато оригинально. Чтобы Дайвер казался американским героем нового типа, в фильме он пускает в ход кулаки. Над темой надругательства над сельским уединением, темой, для романа очень важной, режиссер надругался с первых же кадров. Эпизод с неграми, да и с полицией тоже, провален. Бесконечные поцелуи, длящиеся несколько минут – чтобы не сказать часов, – совершенно лишние. Режиссер не понял главного: Дайвер не тот человек, который смог бы вылечить Николь. Будь фильм чуть примитивнее – и получилась бы вполне пристойная экранизация довольно посредственной книги. В результате же несуразно дорогой механизм киноиндустрии пасует перед сидящим за пишущей машинкой захмелевшим янки. Впрочем, мы, писатели, должны помнить: наши «характеры» и наши «драмы» – не более чем тени в сравнении с реальными людьми и их драмами.
