Георгий Агабеков - Секретный террор Сталина. Исповедь резидента
– А кто вам сказал, что я пьянствовал и развратничал? – спокойно в свою очередь спросил латыш. – Я, правда, немного пью, но не больше, чем другие наши партийцы, и не могу считать себя пьяницей. А насчет женщин, извините, я женат и ни с какими другими женщинами не знался. Откуда у вас такие сведения обо мне?
Коротких молчал. Сведения были получены в секретном порядке, и он не мог, не имел права выдать источник информации.
– Так, так. Значит, вы не пьянствовали. А что же вы там, в Берлине, делали? – растерянно спросил Коротких.
– Работал, как и все другие сотрудники. Если вас интересует моя работа, можете навести справки у моего начальства.
– Ну, мы без вас знаем, где наводить справки. Можете уходить! – уже рассердившись, сказал Коротких.
– Зубастый парень, черт его подери, – сказал Коротких, когда латыш вышел.
– А вы там, в ОГПУ, уж если даете материал, так давайте и факты. А то что это такое? Вызвали человека из Берлина, а его и спросить не о чем. Зря деньги бросаем на разъезды, – обратился он в мою сторону.
Заседание ЦКК продолжалось в том же духе до пяти часов дня. Суд и расправа тут короткая, как убедился читатель. Несколько вопросов выжившего из ума старика председателя – и человек мог потерять партийный билет. А потеря партийного билета в СССР значит потерять все: работу, квартиру, продовольственную карточку и благонадежность. Кодексом законов в ЦКК служат последние директивы партийного аппарата. ЦК постановил на съезде сократить членов партии непролетарского происхождения или выходцев из других политических партий, и ЦКК, придираясь к каждому пустяку, выбрасывает из партии таковых. Только личные связи могут спасти от исключения. Имея за собой сильную руку, как, например, Мерц имел Бухарина, можно безнаказанно делать все что угодно.
ЦКК – это прекрасно выдрессированный аппарат Сталина, посредством которого он морально уничтожает своих врагов и нивелирует партийный состав в нужном ему направлении.
Физически же человека добивает сталинское ОГПУ.
Вожди чистят ОГПУ
Уже больше месяца, как московская «Правда» начала вести подготовительную кампанию к предстоящей проверке и чистке Всесоюзной Коммунистической партии. Ежедневно усердные хранители чистоты партии помещали в газетах статьи с рецептами, как чистить партию, чтобы вычистить всех, кто ей не угоден. На всех собраниях и заседаниях также дискутировался вопрос о методах чистки. Почти все ОГПУ было занято подбором и подготовкой материалов, компрометирующих того или иного члена партии. Сотрудники, встречаясь, говорили только о предстоящей чистке. Каждый только и думал о ней.
Иностранный отдел также не являлся исключением и был взбудоражен предстоящим событием. Сотрудники нервничали, не зная, как, с какого конца начнется чистка. Нормальная работа отдела нарушилась. Однажды утром, придя на службу, я застал Кеворкяна сидящим над кучей книг по политике, экономике и истории партии, из которой он старательно делал выписки.
– Чем это ты занят, Коля? У тебя доклад, что ли? – спросил я.
– Какой там доклад! Он готовится к чистке, как к экзамену в институте. Боится, что его срежут, – насмешливо ответил за него Маркарьян.
– Да, конечно, боюсь! Читал ты вчерашний номер «Правды»? Пишут, что нужно во время чистки обратить особенное внимание на непролетарский элемент и на выходцев из других партий, – обратился Кеворкян к Маркарьяну. – А ты не боишься, что ли? Небось каждый вечер зубришь дома политграмоту.
– Я думаю, что главное внимание во время чистки будет обращаться не на знания, а на то, насколько активен и полезен как коммунист. Ну, конечно, и социальное происхождение будет играть роль, – сказал я.
– Какой там! Вчера мне ребята рассказывали, как идет чистка в Комакадемии. Задают самые заковыристые вопросы по всем отраслям марксистской литературы, – ответил Кеворкян.
– Ну, то в академии, на то они и учатся, чтобы знать. А по-моему, там их просто прощупывают, чтобы выяснить, нет ли у члена партии какого-либо уклона, – заметил Маркарьян.
– Как все-таки странно, – сказал после некоторого раздумья Кеворкян, – сегодня ты член коммунистической партии, авангард мировой революции, борец, ответственный работник ОГПУ, а завтра тебя за какую-нибудь ерунду исключат из партии, выгонят со службы, и ты попадешь в ряды обывателей, а то и в ряды контрреволюционеров.
– Будь спокоен, без серьезного повода не исключат, – сказал я.
– Что значит не исключат! Все в руках ЦКК. Недаром говорят, что самый знаменитый химик в СССР – это Сталин. Он может из человека сделать г…., как он сделал с Троцким, и из г…. человека, как он сделал из Микояна, – ответил Кеворкян.
День чистки приближался. Откуда-то сотрудники уже знали, что членами комиссии по чистке будут члены ЦКК Сольц, Трилиссер и Филлер. Узнали, что эта комиссия уже два раза заседала в кабинете Трилиссера и просматривала личные дела сотрудников. Что они уже выписали список лиц, подозрительных в партийном отношении. Настроение работников становилось все напряженнее. Каждый про себя перебирал свои прошлые грехи и думал о своей судьбе. В конце концов вопрос партийности помимо всего был вопросом хлеба, вопросом работы, ибо, будучи исключенным из партии, сотрудник должен был потерять и службу. Кто был опасен и вреден для партии, тот, естественно, был опаснее и вреднее в ОГПУ, этом органе диктатуры ЦК партии, где сконцентрированы все секреты государственной жизни. Характерно, что уволенных из ОГПУ работников ни в какие другие учреждения не принимают. И вот почему. Во-первых, руководители разных учреждений думают, что раз человек служил в ОГПУ, то у него остались там связи, через которые он будет информировать о недочетах учреждения. В результате аресты, неприятности. Затем, может быть, ОГПУ нарочно демонстрировало увольнение, чтобы сильнее законспирировать работника, что часто практиковалось. Наконец, если ОГПУ уволило своего работника, то оно же само препятствует поступлению его на другую службу. Чекиста в результате все избегают иметь на службе.
Наконец был объявлен день проверки и чистки. Комиссии должны были заседать сразу в нескольких отделах. В иностранном отделе комиссия состояла из члена ЦКК Филлера, начальника транспортного отдела Благонравова и какого-то красного профессора (фамилии не помню). Заседание устроили после занятий в одной из больших комнат иностранного отдела. За столом расположился Филлер, седой, высохший и разлагающийся старик. Одетый подчеркнуто в грязные рубища, он с самого начала заседания недоброжелательно поглядывал на сотрудников ИНО, в большинстве побывавших за границей и сносно одетых. Благонравов и профессор сидели по сторонам Филлера. Напротив комиссии сели мы, сотрудники, на скамьях и стульях, собранных со всех комнат отдела.
