Норберт Фрид - Картотека живых
- Я тебе все рассказал, - сказал Копиц почти угрожающе. - Ну, что ты скажешь? Делим на три части или на четыре? Говори!
- Транспорт придет сегодня до полуночи. Сегодня, в понедельник, шестого ноября, - прошептал Лейтхольд, словно суммируя факты. - Тысяча триста человек. Хлеб, маргарин, продукты для супа....
- М-да, немалая сумма, жалко отдавать четверть, - кисло сказал Копиц. - Но осторожность необходима. "Vorsicht ist die Mutter der Porzellankiste" {21}, не так ли?
- Я тебя не понимаю, - ответил долговязый эсэсовец. - Выдадим мы сегодня новичкам их рацион? Едва ли. Стало быть, мы принимаем их на довольствие с завтрашнего дня, то есть с седьмого ноября. А если каптенармус герр Шлейхер ошибся, он, конечно, будет благодарен нам за указание на эту ошибку. Я вижу, перед тобой продовольственная ведомость. Могу сразу же подписать ее: новоприбывших в количестве одной тысячи трехсот человек принял на довольствие с седьмого ноября...
Копиц положил локти на стол, подпер руками тяжелую голову и с минуту мял небритую физиономию. Потом он вдруг поднял взгляд, и казалось, что его глаза налиты кровью. Но он сказал удивительно спокойно:
- Ты сошел с ума, и это очень грустно. Очень грустно и очень опасно. Подпиши-ка ведомость, да с шестого числа! Мигом!
- С седьмого, - был ответ. - Я не буду обкрадывать Германию.
- Это твое последнее слово?
Лейтхольд кивнул. Душа его пела: "Я честный человек, я не иду по пути беззакония! Что мне может статься? Wir, Deutche, furchten Gott und sonst niemand auf der Welt нем.)>. А кроме того, я девяностопроцентный инвалид. Для меня война кончена. Буду вести себя безупречно и подожду, пока она кончится и для других. А потом... Юлишка!"
* * *
Еще во время воздушной тревоги, до того, как тотенкоманду погнали на вокзал, Диего Перейра зашел в двадцать первый барак к немецким товарищам узнать, какие новости они принесли с внешних работ. Он застал их всех в глубине барака, у окна: рыжий Вольфи и рыбак Клаус, склонившись в потемках над котелком похлебки, которую принес Гельмут, резали старые корки на мелкие кусочки и сосредоточенно жевали.
- Mahlzeit! Здесь: "Приятного аппетита!" (нем.)> - сказал Диего, подойдя к столу. Вольфи узнал его по голосу.
- Заходи, испанская птичка. Есть хочешь?
Остальные пробурчали приветствие.
- Я уже ел, - ответил Диего, нащупывая в темноте свободное место на лавке. - Те, кто оставался в лагере, получили обед в полдень. Вполне приличную похлебку. Кюхеншеф, кажется, сносный человек.
- Гм... - пробурчал Гельмут. - Этакий дохленький. Сам никого не бьет. Приспособил к этому стерву венгерку. Ее прозвали "номер". Я был с котелком в кухне и видел, как она там лупила мусульман палкой, а он глаз с нее не сводил.
Диего подтвердил.
- Девушки сами говорят, что "номер" - стерва. Сегодня я как раз случайно беседовал с теми, что работают в казармах эсэс. Все они злы на Юлишку за то, что она так липнет к Лейтхольду. Она выжила из кухни лучшую девушку, Като, только за то, что та высказала ей в глаза свое мнение.
- А что представляют собой эти девушки? Я их видел только издалека, спросил Клаус, погладил свой громадный узловатый кулак и подумал об Ирмгард, которая осталась дома, у моря. So lange...
Испанец получше закутал шею шарфом, словно ему и здесь, в бараке, было холодно.
- Сами знаете, женщины: политически малограмотны, наверное даже религиозны. Но красивые. А та, маленькая Като, говорят, умна, как черт, и их старшая, Илона, тоже. Может быть, стоит поговорить с ними. Но я пришел не за этим, - он махнул рукой и откашлялся. - Расскажите лучше, что было на стройке.
Немцы стали рассказывать новости, их было не много, но и не мало для первого дня. Они беседовали с "красными" капо из других лагерей, удалось перемолвиться словечком и с наемными рабочими. Разузнали, каково положение в Мюнхене: бомбежка, продовольственные трудности, каждый боится "загреметь на фронт" и так далее. Что касается самой стройки, то это будет подземный завод какого-то тайного оружия. Точнее никто ничего не знал. Люди на стройке еще не верят, что война уже безнадежно проиграна. Поговаривают даже о каком-то новом наступлении. Газеты подогревают такие настроения...
- Наступление на Востоке? - быстро спросил Диего.
- Куда там! - прошептал Вольфи. - На Востоке они уже не рискнут. А вот около Цах уже несколько дней идут крупные бои. Видимо, остановили наступление американцев. Говорят, что теперь германский генеральный штаб бросил все силы на Запад, чтобы создать прорыв...
- Говорят, все это делается без Гитлера, - прервал его Гельмут. - Один парень из четвертого лагеря клялся, что Гитлер ранен, на него, мол, было покушение. В Мюнхене в воскресенье будет торжество, знаете, очередная годовщина путча, и этот парень видел газету, где говорится, что Адольф на сей раз не выступит с юбилейной речью. А он в этот день выступал ежегодно начиная с тысяча девятьсот двадцать третьего года. Это не случайно!
Диего вспомнил о другой годовщине.
- Э-э, что там Гитлер! Знаете ли вы, ребята, какая завтра годовщина?
- В самом деле! - Вольфи хлопнул себя по лбу. - Завтра в Москве! Седьмое ноября!
- Ну, конечно! - подтвердил Клаус, с трудом отгоняя мысль об Ирмгард.
Гельмут вздохнул.
- Уж они-то будут шагать на параде! Они-то могут кричать ура! Как я им завидую, черт подери!
- Да, - отозвался Вольфи. - У них самое трудное уже за плечами, им можно и повеселиться. Уж если они решились провести парад в сорок первом году, когда Гитлер был в двух шагах от Москвы и всюду орал о своих победах, так завтра они могут спокойно объявить, что для них война кончилась.
- Потому что немцы уже не лезут на них и перебрасывают войска на Запад? - сказал Диего. - Ничего, не беспокойся. "Преследовать фашистского зверя в его берлоге и там его..." Слышал? Красная Армия уже в Польше. Она не остановится, пока не войдет в Берлин...
- А когда это будет?
- От Сталинграда до Польши подальше, чем от Польши до Берлина. Кто прошел один путь, тот пройдет и другой.
- А мы здесь никак не помогаем им, - Вольфи задумался. - Завтра... вот если бы, черт подери, устроить завтра что-нибудь на стройке... В честь седьмого ноября.
- Поговорили бы вы об этом с Фредо, - сказал Диего, и глаза у него вспыхнули. "Жаль, что я не работаю вместе со всеми там, на стройке, - думал он. - С утра до вечера одно и то же: хоронить, хоронить, хоронить..."
- Правильно, надо поговорить с Фредо! - согласился Гельмут. - Вольфи, сходи-ка к нему сейчас!
* * *
Но маленький грек не загорелся этой мыслью с той же легкостью, как его товарищи. Вольфи торопливо рассказал ему, о чем они говорили в двадцать первом бараке (со стороны кухни уже слышался звон рельса, сзывавший блоковых на апельплац), и Фредо с сомнением покачал головой.
