Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой
Но главное – в ресторане “Интуриста” пела Анна Шагал, выпускница музыкального училища города Адлера. В первый же вечер провинциальная певица голосом чуть с хрипотцой и манерами, напоминающими Анну Герман, полюбилась ресторанному залу и самим оркестрантам. Что-то необычное было в ее внешности: дейнековско-спортивное тело, черное платье и короткая стрижка рыжих волос.
Луальди с Пампанини мелькнули красотой, как миражи в пустыне, а Анна Шагал каждый вечер была на сцене и пела. Я стал ее фанатом. Никогда до этого не дарящий букеты цветов, я тратил все деньги на двадцать семь крупных красных бутонов, которые выбирала мне гостиничная цветочница Эльза, говоря: “Ираклий, ты сошел с ума, она разорит тебя”. Анна Шагал была чуть косоглаза, и в этом был особый шарм. Каждому в нее влюбленному (Саша Кайдановский, Саша Абдулов, Сергей Соловьев, Датуна Мачавариани, Жора Гигинешвили, футболист Кипиани и др.), (повтор) казалось, что она пела и смотрела только на него, улыбалась только ему…
С помощью Анфисы Никаноровны Тушиной, которую в “Интуристе” все за глаза звали “Железная Туша”, я стал работать в “Интуристе” переводчиком с французского. Откуда французский у тбилисского бездельника и лоботряса? Мне повезло с бабушками. У меня их было три, и одна из них была правнучка Жан-Батиста Мондино (того самого теолога, автора “Иных направлений”). Летом бабушка Жозефина забирала меня в Сухум, где жила одна с десятью кошками. Кошки учили меня сказкам Шарля Перро, а бабушка зубрила со мной книгу “Женщины в жизни Наполеона”. Эти летние уроки французского не прошли даром. Наполеон, на которого я ничем не походил: ни ростом, ни умом, ни отвагой, – зародил во мне комплексы перед женщинами на всю жизнь. Но сказки Шарля Перро, стихи Артура Рембо помню по сей день наизусть.
Московская Олимпиада требовала увеличения числа переводчиков. “Железная Туша” взяла на себя ответственность за отсутствие у меня диплома Института иностранных языков. Не было тайной, что она любила Василия Валерьяновича и делала добро его племяннику, решившему остаться в Москве.
Однажды я пригласил Анну Шагал в зал Чайковского – Василию Валерьяновичу дали билеты, он не смог пойти. И вот мы с Анной слушаем барабанщиков из Новой Зеландии. Барабанщики создали в зале головокружительную вибрацию, Анна вцепилась в мои пальцы…
Раскрою тайну дуэли на Воробьевых горах – стрелялся я. Оставлю в тайне – с кем. Пистолет был один. Кто-то из дуэлянтов стрелял в противника с двадцати шагов, промахнулся. Потом пистолет перешел в руки другого. Тот выстрелил в воздух. Помирились. Поехали в “Интурист”. Денег не было ни у меня, ни у соперника, ни у секундантов… Пили пиво, слушали пение Шагал, из-за которой один из дуэлянтов должен был лежать бездыханный в кустах Воробьевых гор. Веришь ли ты мне, Чанчур, читая эту дуэльную историю? Думаю, нет. Эпоха дуэлей давно испарилась. Не буду тебя убеждать. Но если бы ты видел Анну Шагал, то не усомнился бы, что из-за нее мог стреляться и твой папа, совсем-совсем не дуэлянт. Вот тут в моей истории появляется еще один важный персонаж – замдиректора гостиницы “Интурист” Тимофей Андреевич Головин, недавно переброшенный с высот партийного аппарата в гостиницу “на понижение”, как шептали злопыхатели. Тимофей Андреевич – бывший Физкультурник, с большой буквы. Тот, кто на довоенных парадах шел по Красной площади во главе колонны дискоболов, футболистов, бегунов, держа на вытянутой руке развевающееся красное знамя, и улыбался глядящему с Мавзолея Иосифу Сталину, человеку-богу, который ласкал, обнимал добрым взглядом каждого человека в колонне. Тимофей Андреевич и в свои немолодые годы был мускулист, силен, усат. Усы – его тайная гордость, он знал, что похож на главного усоносца в мире.
В ресторане на утренней репетиции оркестрика “Ненужные вещи”, когда Головин вправлял мозги музыкантам, выглядящим неподобающе и поющим непонятно что, замдиректора увидел и опешил от вида дейнековской красоты рыжей певички. Кровь забурлила в бывшем физкультурнике. Он мгновенно составил план завоевания “этой рыжей девки”. У главы французской делегации коммунистов, приехавшей на помощь в подготовке Московской Олимпиады, он вытребовал женский каракулевый полушубок от Диора, духи от Живанши, зимние полусапожки от Сен-Лорана и прочие мелкие аксессуары, типа “ленты, кружева, ботинки”.
Делегация коммунистов давно уехала назад во Францию, но глава ее Гийом Врангель-Бостель, отпрыск старорусских эмигрантов, владелец фирмы “Кофе-Какао-Бостель-Врангель”, остался в Москве, поил всех сладким, густым, пахучим какао, заключал контракты. К нему приехала жена, тоже русская, Лиза Сологуб. Они посещали Третьяковку, подвалы художников нонконформистов, бассейн на “Кропоткинской”, Большой академический театр СССР. Лиза, балерина-любитель, стала брать в Большом уроки классического танца (это был новоявленный бизнес – в Большом учили танцевать любителей-иностранцев, как правило богатых). Когда Лизе Сологуб и трем японским балеринам-любителям разрешили танцевать на главной сцене Большого (конечно же, днем, при пустом зале), Лиза от переизбытка чувств заплакала, никак не могла успокоиться, заплакали и ее соученицы-японки. Стоят не очень стройные в балетных пачках женщины и плачут. Чуть успокоившись, они вчетвером протопали “Танец маленьких лебедей” под музыку П. И. Чайковского. Я был переводчиком японок, знавших хорошо французский, сидел в огромном пустом зале вместе с Анной Шагал. Зрелище было трогательным, немного смешным.
Раз мой рассказ о гостинице “Интурист” и ее обитателях – это “вспышки памяти”, – то вот еще комическая, точнее трагикомическая, история. Из Грузии регулярно, раз в три-четыре месяца, в Москву приезжал богатый человек Илья Ильич Паписмедов, директор кахетинского винного завода. Он останавливался в “Интуристе” вместе с сыном Зозо. Сын Зозо страдал заторможенностью. В Москве ему делали процедуры с какими-то швейцарскими медикаментами. Зозо, двухсоткилограммовый юноша, после процедур мгновенно оживал. До этого молча глядящий в одну точку, он обретал дикую энергию и требовал у папы невесту. Что-то вроде “хочу женщину” из “Амаркорда” Феллини, но обязательно в белой фате невесты.
Одна из “ночных бабочек” гостиницы Люся Аршинова во время приезда Паписмедовых превращалась в невесту для Зозо. Съезжались гости (папа Паписмедов щедро оплачивал это шумное событие), в ресторане играли свадьбу. Зозо был счастлив. Проходила брачная ночь, потом брачная неделя, потом Паписмедовы уезжали, до следующего приезда через четыре-пять месяцев, когда кончалось действие “энергетика”… Я спрашивал своего дядю Василия Валерьяновича, можно ли надеяться на швейцарское лекарство. Он ответил: “Нужно надеяться на Люсю Аршинову”.
