Прасковья Орлова-Савина - Автобиография
П. Орловой. 12-го августа 1855 г.
P. S. Благодарю за доставленную возможность познакомиться с добрейшими Як. Ник. Озерецковским и его супругой. Чудесные люди!
15-го августа.
Написанное письмо 12-го числа я сама повезла на почту в пятницу, но мне сказали, что надо подавать в 9 часов, а дальше не принимают. Я спросила, когда отходит курьерская? Но мне объявили, что частные письма не принимаются по курьерской, а что экстра отходит по средам и пятницам и принимается до 9-ти. Я взяла письмо обратно, и очень рада, что могу еще побеседовать с Вами, тем более что мне хотелось объяснить Вам причину, для чего я была в Симферополе. Милосердный Господь, по своей премудрости и благости, все устраивает к лучшему! Так думая, что Он дал мне неожиданно в спутники моего родственника Шуберта для того, чтоб успокоить мата и родных, теперь увидела, что Он Шуберту помог через меня исполнить последний христианский долг и перейти в другую жизнь утешенным и успокоенным насче! детей тем родственным участием, которое Бог помог мне оказать ему в предсмертные минуты!..
По выезде из Курска с 5-ти часов утра у него сделалась сильнейшая холера (я полагаю, оттого, что он в Курске выкупался), и несмотря на все старания и усилия, я принуждена была, доехав до Кромы Орловской губ., остановиться и уже исцелять его духовно: тотчас священник исповедал и приобщил его. Сняв крест, он благословил детей, простился со мной, благодарил и сказал: «Я вижу теперь, что Господь вас послал мне на помощь и на утешение, а не меня вам!» В два часа я принуждена была оставить его, передав на руки священнику: почтмейстер требовал, чтоб мы ехали и не держали казенного экипажа. Доктор и священник также уговаривали меня. Первый сказал, что только его сильная натура может так долго бороться со смертью! И действительно, он уже совсем почернел, и, несмотря на пособия, все тело было в синих пятнах. Я оставила священнику сто рублей серебром деньгами, белья и платья, всего по три пары, сказав, что если Бог сделает чудо и он будет жив, то тотчас написать, я вышлю еще, а если умрет, то похоронить прилично и совершать поминовение.
12-го числа священник известил меня, что он скончался в этот же день в 8 час. вечера в полной памяти, благословляя жену и детей.
Царство ему Небесное!
Никогда и ни в чем не видя случайностей, а всегда Перст и Промысел Божий, я и за это благодарю Господа! Поехав утешать чужих — Он помог мне утешить родного! И если ему суждено было окончить жизнь как страннику и скитальцу, то мне, успокоив его, пришлось собрать и сберечь оставшиеся крохи для его бедных сирот!.. Слава Богу о всем!
Сохрани и помилуй Вас Господи! Ах, как тяжело, что в настоящее время меня нет с новыми страдальцами 5-го августа!.. Если Антонин Дмитриевич с Вами, и ему прошу передать мой душевный привет. Простите, добрейший, незабвенный Владислав Максимович, что так поздно посылаю Вам поздравление с днем рождения и сердечное желание всего прекрасного! Мои пустые занятия отнимают у меня время для письма, но не мешают мне молиться о Вас и очень часто думать. Мне так много хочется передать Вам, и я не знаю, с чего начать?..
Прежде опишу радости сердечные. День Вашего рождения я проводила в Вашем семействе! Нужно ли к этому прибавлять, как я была счастлива и как гордилась этой честью! Подобный день никогда не выйдет из моей памяти.
Еще радость: наш ангел-царь зачислил мне прежнюю службу и приказал написать в бумаге: «Во внимание к таланту Вашему и в особенности к заслугам, оказанным Вами хождением за ранеными в Крыму». И теперь вместо 15-ти лет мне остается служить 3*/2 года; а там, может быть, Бог поможет осуществить мои надежды, побывать в Иерусалиме и потом заехать отдохнуть в очаровательное Мариино… Приятная, усладительная мечта!
Еще радость: моя сестра, о которой я вам говорила, жена покойного Шуберта, вышла снова замуж за статского советника Яновского; мы помирились и живем душа в душу.
Еще… не скажу радость, но вещь приятная, потому что необходимая. Я сделала прекрасный бенефис, и это дало мне возможность пожертвовать в пользу раненых триста рублей серебром и сделать некоторые другие распоряжения…
А как мне описать мою радость духовную по церкви в городе Кромах, где и Вы участвуете, мои благодетели, и добрейшая Елизавета Ивановна, которой прошу передать мое нижайшее и душевное почтение! Милосердный Господь избрал меня, ничтожную, орудием для окончания великого дела! И в будущем июле я надеюсь сама быть на освящении храма! После стольких милостей я чувствую, что всей жизни моей недостанет достойно возблагодарить Бога! Когда я все это описывала А. И. Казначееву, то он справедливо заметил из моего письма, что я задыхаюсь от радости! И точно: я так счастлива, довольна и спокойна, что, если б Господь послал мне какое-нибудь несчастие, я должна принять его с радостью, как испытание, и равно благодарить за все моего Создателя!
Теперь я должна просить у Вас прощения за дядюшку-болтушку (Н. И. Греча). Вы знаете мою с ним дружескую переписку? Когда я получила от Вас милостивый диплом, который был, есть и будет для меня лучшей наградой, я тотчас передала ему все слово в слово… а он предательски изменил мне: показывал многим за границей мои письма и нарисованный французским сержантом на клочке бумаги мой портрет, разумеется, нисколько не похожий, в костюме сестры милосердия. Вы, вероятно, изволили читать, какая из этого вышла статья? Да еще, на беду, он познакомился в Берлине с семейством доктора Реймона, который был со мною в госпитале, и от них слышал несколько хороших отзывов, полученных от сына, и я была предана со всех сторон!.. Не скажу, чтоб подобные отзывы были мне неприятны, но я не желала бы ими возбуждать зависти и ненависти некоторых людей. Притом, никогда бы я не посмела так гласно высказать то дружеское расположение, которым Вы меня удостаиваете; оно хранится в душе моей, как святыня, а люди только слышали от меня, что Вы мой благодетель и что моим душевным спокойствием, здоровьем и даже помощью, оказываемою мною больным, я обязана Вашему покровительству! И Вы припомните, что делали для меня, и согласитесь, что я говорю сущую правду! Но дело сделано, поправить его нельзя, и я еще раз прошу простить и тетушку-болтушку (т. е. меня).
Если Господь поможет — мир заключат, к Вам лично приедет просить прощения вечно благодарная Вам и всей душой преданная
П. Орлова.
Когда вышли памятные записки о Крым-жой кампании, мне А. Н. Фролов (служащий при дворе) посоветовал прислать и мои, сказав, что их напечатают прибавлением во 2-м издании, но я за службой опоздала послать вовремя, а 2-го издания и не было. Возвратясь в Петербург, я была окружена любовью и завистью. Одни говорили, что я только хотела отличиться, другие — чтобы иметь право просить о зачислении прежней службы, а некоторые относили мой отъезд к сердечным делам. Так, вскоре по моем приезде, брат мой сидел в Павловске, слушая музыку; к нему подсел старик Подобедов (две его дочери были актрисы) и, видев проходившего господина, спросил брата: «Знаете вы этого человека, Николай Иванович?» — «Нет». — «Это Крылов, он недавно возвратился из Крыма». — «Об этом читал». — «А вы слышали, что Орлова ездила туда же?» — «Слышал». — «Это она для него ездила». Брат улыбнулся и ничего не сказал, боясь огорчить старика. Зато в этот же вечер брат рассказал эту нелепость И. И. Сосницкому, и тот побранил Подобедова и сказал, чтобы он не верил театральным сплетням. А я еще с малолетства знала, как люди любят лгать и клеветать, и всегда была равнодушна к подобным выдумкам. Тем более в это время, когда по приезде я поехала благодарить гр. В. Ф. Адлерберга за отпуск, я услыхала от него лестный привет от ангела-государя. В. Ф. мне сказал, что, когда государь узнал от кн. Барятинского о моем поступке, он обратился к Адлербергу и спросил: «А вы не знали, куда она уезжает?» — «Знал, ваше величество, но она просила никому не говорить и ездила под дворянской фамилией мужа своего». Государь прослезился и спросил: «Чем же мне благодарить ее?» Тут я остановила графа и просила ради Бога не обижать меня подарком и что одно милостивое внимание его величества вознаграждает меня свыше заслуг.
