Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
И понеслось: теория артиллерийской стрельбы, внутренняя и внешняя баллистика, материальная часть артиллерии, артиллерийские приборы, топография, кавалерийская подготовка и многие другие предметы.
Курс обучения был сам по себе достаточно сложен. А порядок, дисциплина в училище, уровень боевой подготовки определялись особым положением этого училища в системе военно-учебных заведений страны. Это было старейшее из артиллерийских училищ русской армии. В свое время его оканчивали: маршал Говоров, главный маршал артиллерии Воронов, маршал артиллерии Казаков и многие другие русские военачальники. Наконец, все преподаватели и курсовые командиры были выпускниками этого училища — кто задолго до революции, кто уже после нее. И неукоснительное следование старым традициям училища.
Не пройди я первую «обтирку» в авиационном училище, туго бы мне пришлось.
— Курсанты! — рубил командир батареи майор Жабенко. — Помните: когда по коридору идет офицер, вы должны дать ему проход шире, чем ширина коридора!
На занятиях по кавалерийской подготовке начальник цикла полковник Кузякин — бывший кавалергард, бывший преподаватель Высшей кавалерийской школы царской армии — превращался в какой-то бездушный механизм по обучению. Ошибка всадника или коня (значит, всадника тоже) вызывала удар хлыста по бедру всадника!
— Выпускник Первого ЛАУ, — наставлял начальник училища генерал Матвеев, окончивший училище в 20-х годах вместе с Вороновым, — должен быть таким же отличным кавалеристом, как и артиллеристом.
— Допускается, — говаривал начальник цикла артиллерийской стрельбы полковник Бенуа, в прошлом граф, кавалергард, офицер Генерального штаба царской армии, — допускается, что в теории артиллерийской стрельбы юнкер… пардон-с… курсант нашего училища должен понимать чуть меньше, чем Господь Бог, Николай Николаевич (имея в виду главного маршала артиллерии Воронова) и один из присутствующих здесь военных (явно имея в виду себя).
И рядом с этим, составляя какое-то единое целое, продуманное, проверенное вековой практикой, присутствовали чрезвычайно высокие культура и уровень преподавания, уважительное отношение к достоинству каждого в отдельности. Правда, последнее больше проявлялось во внеслужебное время (которого было так мало!). Впервые после разлуки с папой я вновь познавал культуру общения.
Особое положение училища обусловливалось и тем, что оно все время находилось в поле зрения Н. Н. Воронова, главного маршала артиллерии, представителя Ставки Верховного Главнокомандующего. Воронов, как я уже упоминал, окончил наше училище в 20-х годах, был его начальником до своего отбытия в Испанию, где стал главным советником республиканской армии по артиллерии. Несмотря на колоссальную загруженность военного времени, Н.Н. практически присутствовал на всех выпускных экзаменах по артиллерийской стрельбе.
Курсантский состав был различным по возрасту — от 17 (таких было очень мало) до 30 лет. Общеобразовательный уровень курсантов для того времени был высок. С незаконченным средним образованием единицы. Большинство со средним и незаконченным высшим. Были и окончившие институты. Единственный человек с семилетним образованием — Герой Советского Союза Саша Иванов, старший сержант, фронтовик. Фронтовики, вообще, составляли большинство. Им тоже было очень нелегко привыкать к такой дисциплине.
Для большинства кавалерийская подготовка была одним из самых тяжелых предметов обучения. Как говорили, до училища видели строевого коня только под Чапаевым, в кино. А здесь… Потертости, ссадины, кровоподтеки на ягодицах, внутренних частях бедер (шлюзах) и голенях (шенкелях) освобождения от занятий не давали.
И вот таких «всадников», пропустив через школу манежной и полевой езды, через джигитовку и вольтижировку, выпускали из училища по конкур-иппику, то есть через такую сумму препятствий, на которых сломал шею своей лошадке господин Вронский.
Не выдержавших этого экзамена я не помню. Об экзамене по боевой артиллерийской стрельбе и говорить нечего.
Взаимная помощь, поддержка среди курсантов была совершенной. Это я испытал на себе в полной мере, когда включился в учебный процесс позже однокурсников на три месяца. Потом, догнав их в учебе, сам начал помогать Саше Иванову, Володе Поддубному (сыну знаменитого борца), Мише Абаеву. Миша — лихой донской казак, выросший на коне, очень помог мне в приобретении кавалерийской сноровки, в обращении с конем.
К учебе все, за редчайшим исключением, относились с редкостным прилежанием.
* * *Был случай, когда курсант родом из Эстонии отказался продолжать учебу.
— Я — инженер-энергетик, прошу направить меня на работу по специальности, — решительно заявил он командиру дивизиона.
— Вы будете учиться! — ответил полковник Мартынов. — Сейчас нужнее артиллерийские командиры, нежели энергетики.
— Не буду учиться! — настаивал курсант. — Я застрелюсь!..
— Стреляйтесь. Здесь. При мне.
Комдив, вынув из кобуры свой пистолет, протянул его эстонцу, пристально глядя ему в глаза.
Курсант резко выбросил руку вперед и… не коснувшись пистолета, медленно опустил ее. Щелкнул каблуками. Опустил глаза, в которых закипали слезы. Резко повернулся и выбежал из канцелярии, не спросив разрешения у командира.
Учебу он закончил хорошо. Однако по окончании училища, направляясь с нами на фронт, погиб под колесами вагона. Несчастный случай?..
* * *Чуть было не лишился я своего наставника по кавалерийской подготовке. Миша Абаев во время проведения конской бани побил своего коня. После помывки — с мылом, с мочалкой и скребницей — конь его с большим, видно, наслаждением повалялся в пыли. Миша еще раз помыл. Повторилось то же самое. Когда же это было проделано в третий раз, Абаев не выдержал и побил коня. За это начальник училища готов был отдать Мишу под суд. Мартынов едва отговорил. Провинившийся был подвергнут аресту и отправлен на гауптвахту «на всю катушку».
* * *Уже на втором курсе, незадолго до выпуска (о точном сроке его мы и не ведали), чуть было не погорел и я.
Нас посылали теперь только в очень льготные наряды — дежурными по конюшням батареи или дивизиона. И то изредка. Приучали к положению командиров. Правда, и увольнительные были чрезвычайно редки. У отпущенного в город был верный признак законности увольнения — шашка у бедра.
Обычно патрули, встретив курсанта 1-го ЛАУ при шашке, даже не спрашивали увольнительного удостоверения. Мы пользовались этим. «Душевно попросив» старшину дивизиона, который на нас смотрел уже как на без пяти минут офицеров, получали шашку из пирамиды и погуливали.
