Виктор Островский - Обратная сторона обмана (Тайные операции Моссад)
– А последний должен будет выключить свет в аэропорту «Бен-Гурион», – сказал он. Это была старая шутка со времен депрессии в Израиле еще перед Шестидневной войной, которая потом все изменила. Мы оба искренне и долго смеялись и спустили, таким образом, пар, потому что изменить мы ничего не могли.
Тогда, в беседе с Эли, я заметил, что я зашел гораздо дальше его. Эли, как и Ури, все еще верил в сионистскую мечту. Они были точно как те люди, которых я знал в Израиле, как мои старые друзья, моя семья. Хотя они были замешаны в то, что большинство израильтян воспринимало как экстремизм, они делали это из веры в сионистскую идею.
Я, напротив, уже довольно давно заметил, что не разделяю больше эту идеологию, что для меня израильское государство больше не было осуществлением древнейшей мечты. Скорее, для меня оно было кошмаром из предрассудков, что-то, что скатывалось к расизму и размахивало бело-синим флагом как знаменем угнетения. Я не хотел иметь с этим ничего общего. То, что я делал сейчас, я делал, чтобы покончить с этой мечтой, показать носителям этого знамени их уязвимость, чтобы они остановились и переосмыслили свои цели. Возможно, тогда они смогли бы равноправно вступить в семью народов.
– Они что-то планируют на Кипре, – сказал Эли и передал мне лист бумаги
– Что это?
– Это номер телефона полиции на Кипре. Ты позвонишь им и скажешь, что кто-то хочет незаконно вторгнуться в это офисное здание.
– Что именно это?
– Я не знаю, и меня это не интересует. Эфраим сказал, что ты должен позвонить послезавтра в 17.30 по местному времени.
–Это все, что ты знаешь?
– Я знаю, что там группа «Йарид» и она хочет сделать то, на что не имеет права.
– Мне этого уже достаточно, – сказал я.
Эли не оставался долго. Он испытывал чувство стыда за то, что хочет покинуть Моссад и страну, и я ощущал, что в моем присутствии он чувствует себя неловко. У меня было то же чувство, но я не мог объяснить, почему я тогда не попытался удержать его, хотя страшно хотел спросить его об очень многом.
Вторник, 23 апреля 1991 года
В указанное время я позвонил и провел почти двадцать минут у телефона. В конце я уже точно смог объяснить полицейскому, что в бюро вломится пара людей, которым там, по моему мнению, совершенно нечего было делать.
На полицейского сперва это вроде бы не произвело особого впечатления, но после того, как он проверил, что находится по данному адресу, и узнал, что три верхних этажа дома снимает иранское посольство, он все же подумал, что это дело надо остановить. Выяснилось, что команда «Йарид» из четырех мужчин и двух женщин не рассчитывала на неожиданности. Они поселились как туристы в двух разных отелях, чтобы не вызывать подозрений. Двое мужчин уже устроили в квартире соседнего с посольством дома станцию подслушивания, чтобы получать информацию от «жучков», которые «монтеры» должны были установить в нужном месте.
Два человека должны были войти в здание и поставить «жучки» на телефонные линии, а два других должны были стоять внизу «на стреме». Но они были слишком небрежны; в конце концов, они ведь принадлежали к великолепному Моссад. Что могло пойти не так?
Оба «постовых» чувствовали себя на улице, где они не могли хорошо спрятаться, неуютно и решили поэтому подняться вверх и помочь своим коллегам. Ведь чем быстрее они справились бы, тем скорее смогли бы воспользоваться удовольствиями своего пребывания на Кипре, конечно, за счет Моссад.
Но наверху они ничем не могли помочь, потому что только один из «монтеров» был специалистом, делавшим саму работу. Остальные толпились вокруг и только нервировали его.
Он как раз разделил провода по принесенной с собой схеме и попытался найти кабеля иранского посольства, как появился полицейский. Все четверо сидели на корточках у открытого телефонного щита с «жучками» в руках, чтобы подавать их специалисту, как только он найдет нужные провода.
Полицейский был так же ошарашен, как и застигнутые им. «Что вы здесь делаете?» – спросил он сперва по-гречески, а потом, не получив ответа, повторил по-английски.
Все четверо выронили все, что было у них в руках, смотрели по сторонам и не знали, что им говорить и что делать.
Ран Софе[48], руководитель группы, заговорил первым. Он был тридцатитрехлетним ветераном «Йарид». Софе должен был стоять на страже снаружи вместе с Амит Литвин, которая была одета так провоцирующе, что должна была привлечь к себе внимание, если кто-то появится. (Трюк, который сработал бы, наверное, если бы они оставались на своих местах.) «Мы ищем туалет. Девочкам нужно кое-куда, Вы понимаете?»
Остальные закивали, как школьники, которых поймали, когда они засунули руки в варенье, не веря своим собственным пустым отговоркам.
Полиция, естественно, тоже не поверила. Их всех привезли в полицейский участок Никосии.
Среда, 24 апреля 1991 года
Четверку привели к судье, который за незаконную попытку подключения к телефонным кабелям отправил их на восемь дней в следственную тюрьму. Вскоре скандал попал в прессу и тут пошла кутерьма! Моссад тянул за все нити, чтобы афера поскорее закончилась.
Четверг, 9 мая 1991 года
Последовали многие дни интенсивных торгов и попыток держать репортеров подальше. Наконец, власти отпустили всех четверых, после того, как их признали виновным в том, что они незаконно вторглись в чужое помещение для совершения преступления. Их приговорили к штрафу в 800 долларов и затем передали израильтянам. Они в тот же день улетели в Израиль, причем пытались прятать лица и уклоняться от журналистов.
Примерно через неделю после этого события на меня вышел репортер израильской газеты «Йедиот Ахронот», который хотел знать мое мнение. Он позвонил мне из-за того, что я был единственный бывший сотрудник Моссад, который был готов говорить с прессой и который действительно был в Моссад, в отличие от многих, которые уже в прошлом утверждали подобное, лишь чтобы привлечь к себе внимание.
Я рассказал ему, что, по-моему, произошло шаг за шагом, причем я настаивал на том, что это лишь мое предположение. Он написал статью, которую, однако, запретила военная цензура. Газета решила подать в суд, но друзья в разведке отговорили от этого. Газета сдалась, потому что не хотела терять доступа к «внутренней информации», чтобы быть в состоянии и дальше «информировать» читателей.
Казалось, что нам этим совсем маловажным вмешательством удалось дать Моссад такого пинка, через который пробился ручеек критики действий оперативного уровня Моссад, что несколько потрясло его почву. Но этот ручеек был все еще очень далек от того шторма, который был нужен, чтобы смыть Моссад в море.
