Федор Палицын - Записки. Том I. Северо-Западный фронт и Кавказ (1914 – 1916)
Точка зрения весьма почтенная, если она не противоречит общему положению. Если бы впереди наши средства позволяли бы нам теперь же или через несколько дней перейти к активным действиям на южном фронте, то дело другое, но если Юденич остается в том же пассивном положении, то оставаться в растянутом пассивном расположении не следует. О необходимости выделения резервов он думает, но от дум легче не будет. Надо это сделать и тогда на юге по крайней мере мы можем приобрести некоторую устойчивость, которая позволит нам, даже обороняясь, применять активные начала. А теперь этого последнего налицо не имеется. Если его нет, держаться в тонких больших линиях в 100–1000 шагах, может быть, больше, на склонах массива 2260, 2113, 2050 – нет смысла. А мы держимся. Какие к этому побудительные причины? На них мы держимся с вечера 28-го августа, т. е. 11 дней.
Я думаю, что мы занимаем не столь опасное и не столь беспричинное расположение, но телеграмма от 4-го или 5-го указывает, что мы стоим там же, где были. Вот в этом загадка, если только мы не попытаемся снова взять позицию 2260. Можем ли мы ее взять, или не можем – это другой вопрос. Я нахожу по разным данным, что не можем. Юденич, может быть, обратного взгляда. Но оснований у него в Эрзеруме, сколько у меня в Тифлисе. Оба мы вдали, он на 120, а я на 420 верст. Туда вчера или 6-го поехал Абациев. Может быть, он разрешит этот вопрос, если только он объедет войска, осмотрит позиции турок и наши и решит этот вопрос на месте. Но на это должно пойти 3–5 дней и турки могут своими ударами нас предупредить. Говорят, они потрепаны, истощены. Возможно. Но у них тоже 11 дней отдыха.
Наше расположение для обороны, даже только по форме, не выгодное. И великий князь это знает и чувствует. Недаром он крестится, каждый раз, когда телеграмма гласит «ничего существенного». Но сделать он ничего не может.
Телеграфирует он Юденичу часто, но существо дела остается нетронутым. Все боятся коснуться его; вероятно, Болховитинов тоже, ибо моя справка от 23–25 VIII его не убедила. Повторяю, мысли и действия Юденича за этот период мне неизвестны. Может быть, Болховитинов послал ему копию с моей справки; это проще. Сам он боится самостоятельно выступить. Если бы я был Командующим, поступил бы, вероятно, как думаю, но лезть с советом не буду, ибо, повторяю, многое мне в существе нашей борьбы неясно. Исходя из общего ясно, что следует делать. Первым делом отстранил бы Яблочкова и назначил бы более способного и подходящего. И на передовую линию западного фронта смотрел бы как на сторожевую. А может быть, на самом деле, на западе, с принятием большой части фронта в ведение Яблочкова, оно так и есть. Для нас существенно одно, не потерпеть поражения ни на западе, ни на юге, а маневрировать. Пока запад не напрет – юг нам не так опасен, хотя и висит над нашими сообщениями. Но на северо-западном фронте в 1915 году мы так жили с января по август – почти 8 месяцев.
Все дело в работе Юденича, в своевременности, и тогда, кроме большого интереса, положение наше может из весьма рискованного сделаться таковым для турок. Первые шаги Юденича в августе были неудачны, и ни мастерства, ни понимания в управлении не показали, но высказали большую самонадеянность, что чрезвычайно грустно.
10-го сентября
Турки по-видимому не готовы; не подошли подкрепления, не подвезены израсходованные запасы.
То невыгодное тактическое положение, которое мы заняли на западе и на юге, по-видимому, остается. Торопиться нашим врагам, в таком случае, незачем. Говорю со своей точки зрения и говорю с болью. Указывает это на одновременность их действий в близком будущем.
Юг турецкий будет нас удерживать, благо мы этого желаем. Мы будем рады, что отбиваемся, а запад будет напирать с нажимом от Киги, вернее, от Киги-Пельмир. Руководят ведь немцы, а не турки. K сожалению, никто здесь, да и на западе (могу указать только на Алексеева, Борисова, отчасти Головина) с немецким учением, с немецким пониманием войны не знаком, его не изучали и войну разыгрывают как маневр, иногда очень хорошо, иногда неряшливо.
Моя справка, вероятно, спрятана Болховитиновым. Мои указания на опасность положения сказались. великий князь хорошо понимает, но сделал ли он что-либо существенное – не знаю.
Заканчивая эту тетрадь, скажу то, что сказал в самых первых моих тетрадях:
Беря наших деятелей, которые стояли у руля хода событий, беря деятельность наших военно-гражданских учреждений, беря нашу интеллигенцию, совершенно не подготовленную ни школой, ни жизнью к борьбе за эту жизнь, я победоносного конца, такого, о котором говорили такие умные люди, как мои коллеги по Совету, не говорю об остальных и о газетах – не вижу.
В 1914 году я высказался, что в лучшем случае война с подготовленной и воодушевленной Германией кончится ни то ни се.
Главное – победа организованности, высшей культуры и техники должна совершиться на западе; но успех на западе будет низведен в общем бессилием на востоке. Странные слова, странные мысли. Народ, серый народ дал несоизмеримо больше, чем можно было после 1905-06 ждать. Как всегда на войне бывает, всплыло нехорошее, но ярко и сильно выступило хорошее.
Разбирать теперь все подробно не время.
Материала, физической силы, было более чем с избытком. И казалось, если положить в основу измор Германии, то блистательно для нас должна была окончиться война. Но силу эту мы истратили зря. Материал истощили еще более зря. Но народная жизнь держится крепко и будет держаться, и в этом спасение. Но ей одной нельзя достигнуть победоносного конца, а можно сохранить лишь прочность государства. Это очень много. Мы живем эпизодами и воюем ими, но они не результат одной мысли, с начала войны. Вот этой мысли я не видел с начала войны, не вижу и теперь. Хотя чудная наша армия была растрачена в течение первых месяцев, не своевременно пополнена, но и теперь сила наша большущая, хотя и отягощаемая и раздираемая ее собственным тылом, неразумием собственных начальников, главным образом, больших, ведущих войну в мирных условиях, с мирными привычками, хотя обвешанных воинскими наградами. Горе в них, в отсутствии знания, умения и неумения с начала войны принцип порядка поставить выше всего.
16-го сентября
На фронте спокойно, хотя за последние дни обозначились: подход 48 дивизии к левому флангу 2-ой армии – юго-восточнее Киги, и 49 тур. дивизии к 3-й армии, севернее Сивасского шоссе. В 3-й армии, в некоторых дивизиях, с предположением, что это распространится на все корпуса этого фронта, происходит преобразование слабых полков в батальоны, див. в полки, корпуса в дивизии сильного состава, с сохранением их и с прибавлением к ним названия «кавказских». Подтверждают это перебежчики и агентурные сведения. Удивительного в этом нет. С моей точки зрения, турки поступают мудро, отказываясь от числа и переходя на качество. У нас этому верят плохо. Излишек офицеров, унтер-офицеров, вероятно, если эта мера осуществится у турок, пойдет в кадры на новые формирования или против нас, или в Европу.
