Александр Пузиков - Золя
«Истина» была создана в еще более сжатые сроки, чем предыдущие произведения «Четвероевангелия». Это и понятно, так как для написания романа автору не требовалось никакой предварительной работы. Он оформлял в нем мысли и переживания, навеянные делом Дрейфуса.
До сих пор Золя разговаривал с читателем о нашумевшем «деле» языком публицистики. Это было необходимо, так как каждое его выступление диктовалось требованием момента. Он парировал выпады антидрейфусаров, а иногда первым наносил меткие и неотразимые удары.
Уже работая над романом «Истина», Золя счел нужным собрать все свои последние выступления и издать их отдельным сборником под общим названием «Истина шествует».
Дрейфус был помилован, но не оправдан, а для Золя это означало, что борьба не закончена. Новый роман был задуман как продолжение этой борьбы, но уже средствами художественного слова. В нем воскрешались все этапы «дела», разоблачалась подоплека совершившегося преступления. Писатель изменил лишь обстановку, перенес действие романа в провинцию, придумал для персонажей другие профессии, дал им новые имена. Но история и суть дела Дрейфуса сохранились в неприкосновенности, и тогдашнему читателю ничего не стоило узнать в героях «Истины» недавних участников позорного процесса. Место капитана французской армии занял учитель Симон, еврей по национальности; знаменитое «бордеро» было заменено листком бумаги, найденным рядом с убитым ребенком; в адвокате Дельбо узнавался адвокат Золя — Лабори; в Давиде, брате обвиняемого, легко было признать Матье — брата Дрейфуса. Недобросовестные графологи, судилище при закрытых дверях, преднамеренный обман председателя суда, неистовствующая невежественная толпа, требующая расправы с невиновным, — все это было в романе, как было это совсем недавно и в реальной жизни. Одно лишь существенное изменение внес Золя в свой роман. Он оставил в покое реакционную военщину, которая была разоблачена до конца при пересмотре «дела», и заменил ее реакционным духовенством. Для Золя это было важно в связи с общим замыслом «Четвероевангелия». Ему надлежало вскрыть причины невежества и заблуждения отсталых масс, а главным виновником этого позорного явления он считал церковь.
В «Набросках» к роману, которые на этот раз занимали в папках Золя незначительное место, он так формулировал свою задачу: «Я исхожу из идеи, что если прогресс человечества идет медленно, то причина в том, что большинство людей не имеет достаточных знаний. Значит, в основе лежит образование». Вот почему героем романа оказывается на этот раз учитель — Марк Фроман. Это ему отведена роль одного из апостолов современности, который отдает все свои силы на борьбу с мраком и невежеством. Истина — в знании, а прогресс невозможен без знания.
Золя вновь выдвигает утопическую идею о возможности перестройки современного общества без предварительного изменения социальных условий, порождающих зло. Но и в этом романе, как и в «Труде», мы находим много прекрасных страниц, навеянных стремлением вывести к свету широкие народные массы.
Невежество должно быть побеждено. Знания принадлежат всем, принадлежат народу. Этой мыслью и заканчивается роман Золя.
«Некогда были произнесены ужасные слова: «Блаженны нищие духом», — из-за этого пагубного заблуждения человечество страдало две тысячи лет. Теперь стало очевидно, какой огромный вред веками приносила человечеству сказка, прославлявшая невежество. Нищета, подлость, несправедливость, суеверия, ложь, тирания, порабощение и унижение женщины, физическое и нравственное зло — вот плоды невежества, умышленно насаждаемого правительством и представителями небесной полиции… нет справедливости вне истины, нет счастья вне справедливости».
«Истина» начала печататься в газете «Орор» с августа 1902 года, но писателю не суждено было увидеть свое произведение опубликованным полностью. Не увидела света и «Справедливость» — завершающая часть «Четвероевангелия». Золя успел сделать к этому роману только несколько предварительных замечаний и набросков.
Вот и наступил XX век, который казался Золя рубежом старого и нового. Он встретил его со смешанным чувством сожаления и радости. Позади остались воспоминания о пройденной жизни, о тех, с кем он начинал свою борьбу за правду в литературе, за правду в жизни. Порою ему казалось теперь, что он остался один, совершенно один. И в самом деле, позади столько могильных холмов, под которыми спят близкие ему люди — соратники и друзья. Это они прославили ушедший век — «великий героический XIX век с его непрекращающейся борьбой, с его бесстрашными и мучительными порывами к истине и справедливости». Да, он остался почти один, потому что нет уже ни Гонкуров, ни Флобера, ни Мопассана, ни Доде, ни Тургенева. Умерли Ренан, Тэн, Эд. Мане, Жюль Валлес, оборвалась недавно жизнь Поля Алексиса… Жив еще старина Сезанн, но он так и не встретился с ним, когда несколько лет назад вновь посетил Экс… Видно, оба они виноваты в этой затянувшейся размолвке. У него и сейчас много друзей — компания дрейфусаров, старый друг Шарпантье, родственники Александрины… Он устал от их почтительного отношения к себе и с удовольствием вспоминает ссоры с теми, кто сделал его тем, чем он стал для себя и других.
После изгнания у Золя прибавилось дел. Имя его популярно не только в Европе. К нему течет бесконечный поток писем — из Англии, России, Италии, Америки… В нем стали видеть не только писателя, но и мудреца, мыслителя. К нему обращаются с самыми неожиданными вопросами: что он думает о разводах, о воспитании, о только что опубликованных первенцах молодых поэтов и романистов? Особенно много писем, связанных с делом Дрейфуса. Вот и сейчас он только что получил весточку от Визетелли: не напишет ли он что-либо для англичан? Гонорар предлагается баснословный. Нет, он ничего не напишет: «Я твердо решил ничего не печатать о Дрейфусе за границей… Во-вторых, я не беру денег за те мои статьи о деле, которые печатаются во Франции, а уж тем более не приму гонорар от иностранного журнала».
А письма идут и идут. Россия запрашивает его статью «В защиту евреев». Она будет помещена в сборнике, гонорар от которого пойдет целиком в помощь голодающему еврейскому населению. Недавно пришло письмо от молодого литератора Мориса Ле Блона. Тот советуется с ним о школе для талантливых молодых людей. Золя еще не знает и не узнает никогда, что это будущий муж Денизы, его зять. Морису 23 года, и в представлении Золя это «смена» — «двадцатый век», которому надлежит так много сделать. Может быть, поэтому ответ обстоятелен, хотя и не на тему: «Молодежь буквально восстала ото сна; она отказывается пребывать дольше в башне из слоновой кости, где ее старшие представители так долго томятся от скуки» («Да простят мне Флобер и другие», — думает в это время Золя).
