Степан Тимошенко - Воспоминания
На следующий день состоялось оффициальное открытие празднества. Оно началось с шествия ученых со всех концов мира, приглашенных на торжество. Участники были разделены на группы по странам. Я присоединился к американской группе. Все мои соседи явились в докторских мантиях различных американских университетов, я один был в пиджаке. Их видимо интересовал вопрос — имею ли я право на участие в шествии, но я их любопытства не удовлетворил.
После шествия была произнесена речь ректором университета. Он, конечно, принадлежал к партии Наци. Речь была явно партийного характера и никакого интереса не представляла. Было тяжело думать, что знаменитый университет управляется людьми никакого отношения к науке не имеющими. Образцы таких управителей я уже раньше видал в Киеве при большевиках. Дальнейшие речи, чисто политического характера, произносились в специально для того устроенном здании временного характера. Я зашел и туда. Говорил министр народного просвещения. Конечно, восхвалял партию — ничего интересного. Я скоро ушел и больше в эту говорильню не заходил. Осмотрел город и его окрестности, а через два дня отправился назад в Берлин.
К брату в Луцк я поехал с женой. У брата теперь собственный дом — он сможет нас как‑нибудь устроить. Дом оказался двухэтажным, поместительным. Возле дома молодой фруктовый сад. Брат сам его посадил и сам за ним ухаживает. Я раньше не замечал у брата интереса к садоводству, но собственность — великое дело, многому научает. Брат теперь имеет свою комнату и может принимать своих знакомых, главным образом украинцев. Тут я встретил Пилипчука, моего ученика по Институту Инженеров Путей Сообщения. Во времена «Директории» он был министром путей сообщения, а теперь занимает у поляков какое‑то скромное место и наблюдает за постройкой обыкновенных дорог. Встретил и бывшего украинского посланника в Варшаве, который мне много помог при вывозе из Киева моей семьи во время русско-польской войны. Говорили главным образом о том, что делается сейчас в России, по ту сторону от близкой к Луцку границы. Но надежных сведений не было. Вдоль всей границы тянулись проволочные заграждения. За ними — наблюдательные вышки и пулеметы. В город Ровно приходит каждый день с русской стороны товарный поезд. Русский кондуктор и сопровождающий его вооруженный часовой являются на польскую станцию, молча сдают сопроводительные документы и молча удаляются.
В один из ближайших дней брат предложил поехать к Тищенко, нашему общему знакомому еще по студенческим временам в Петербурге. Тищенко, по окончании Технологического Института, некоторое время служил на железных дорогах, потом выгодно женился и сейчас жил в имении жены, возле Ровно, как раз у русской границы. Говорили о земельной реформе, проводимой польским правительством. Большая часть имений отводилась малоимущим крестьянам и делилась на мелкие участки. Крестьяне должны были оплачивать эти участки при содействии государства. Не все крестьяне соглашались платить — некоторые отказывались, надеясь что скоро придут большевики и они получат землю даром. Жизнь была неспокойная и семья Тищенко собиралась уехать куда‑нибудь подальше от границы. Намечалась Французская Ривьера и позже они туда и переехали. Но Тищенко не пришлось там долго жить. Сердце не выдержало, он вскоре умер.
Побывав у брата, мы опять вернулись в Берлин. В Берлине в это время шли многочисленные постройки в связи с сооружением магистральных автомобильных дорог, соединявших крупнейшие города Германии. Сооружением мостов заведывал профессор Берлинского Политехникума, которого я знал по международным конгрессам инженеров конструкторов. Он меня любезно принял, дал мне чертежи интересовавших меня сооружений и поручил одному из молодых своих сотрудников объехать со мной и осмотреть эти работы. На это ушел целый день. Мой спутник оказался очень разговорчивым. Он был членом партии Наци и видимо искренно увлекался разными реформами, проводимыми партией. По его рассказам сам Гитлер интересуется постройкой сети автомобильных дорог и ему подробно докладывают о ходе работ вокруг Берлина. Он определенно верил в гениальность этого человека, верил в необыкновенные его таланты в инженерном деле. Как пример рассказал такой случай: ему показывают чертежи одного из намеченных к постройке больших мостов, Гитлер внимательно рассматривает проект и делает замечание о размерах поперечных сечений некоторых элементов, которые кажутся ему недостаточно прочными. После проверки оказалось, что Гитлер был прав. Мой собеседник был так увлечен главою партии, что готов был приписывать ему невероятные таланты.
Из Берлина мы проехали в Швейцарию на любимое Тунское озеро, а оттуда в Париж, где в том году была Всемирная выставка. Посещая выставку, конечно, сравнивал ее с выставкой 1900 года, на которой я был еще в студенческие времена. Разница была огромная. Тогда выставка была главным образом для специалистов. Посещая, например, отдел гражданских сооружений, можно было получить полную картину современного состояния строительства. В отделе двигателей были показаны все новинки в проектировании паровых машин. Теперь ничего этого не было. Выставка демократизировалась. Все было для массового посетителя. Главное внимание было обращено на устройство разных зрелищ и бесчисленных дешевых ресторанов, которые своими кухнями отравляли атмосферу.
На этой выставке мне нечего было делать и я большую часть времени проводил в лавочках парижских букинистов. Я тогда интересовался историей механики и собирал книги по этому вопросу. Осматривал я также некоторые инженерные сооружения. В восемнадцатом и первой половине девятнадцатого века инженерные науки стояли в Франции очень высоко, а потом начался упадок и первенство перешло к немцам. В самом начале моего учения в Институте Инженеров Путей Сообщения еще замечалось в некоторых учебниках влияние французской школы. Но под конец немецкое влияние возобладало. Помню появился перевод книги Феппля по сопротивлению материалов, который скоро сделался учебником Петербургского Политехникума. Вышел перевод обширного курса Мюлер-Бреслау по статике сооружений. Работы Мора оказали большое влияние на инженеров, занимавшихся теоретическими исследованиями конструкции мостов. Времена Навье и Сан-Венана давно прошли и на протяжении двадцатого века Франция не дала ничего существенного в области строительной механики. Да и в механике вообще роль Франции уже не та, что была раньше. Это ясно видно по трудам Интернациональных Конгрессов по инженерной механике.
Из Парижа мы вернулись домой. Начался 1937-1938 учебный год. Для магистрантов аэродинамического отделения я читал курс теории упругости. Начал также чтение курса истории сопротивления материалов. Оба курса привлекли интерес не только студентов, но и некоторых младших преподавателей. Для организации преподавания по элементарной механике мне удалось привлечь моего бывшего ученика по Мичиганскому университету Юнга. Это был прекрасный преподаватель. Пользуясь вышедшим из печати нашим общим с ним курсом механики, он скоро наладил и поставил должную высоту преподавание механики в Стан- фордском университете. По примеру Мичиганского университета был налажен также и семинар по строительной механике, на котором делались доклады не только студентами, но и некоторыми преподавателями. После семинара устраивался чай и тут шли разговоры на самые разнообразные темы. Одним словом, жизнь механики и механиков наладилась примерно так же, как это было в свое время в Мичиганском университете.
