Ирина Баранчеева - Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба
Общие знакомые намекнули Феде: надо скорее забирать маму к себе. С Ириной они ужиться не могут. Но в этот раз Федя смог пробыть в Москве всего несколько дней. Дольше ему сложно было остаться по материальным соображениям.
В апреле он опять написал маме об их предполагаемой поездке в Италию. Ехать Иола Игнатьевна уже никуда не хотела, но Федя и Ирина убедили ее в необходимости этого шага, и она усиленно лечилась, чтобы выдержать поездку. Иола Игнатьевна вступала в последний этап своей старости, она становилась беспомощной, а у Ирины не было ни сил, ни здоровья ухаживать за ней. Рассчитывать на достойную старость в Советском Союзе Иола Игнатьевна не могла.
В самом конце 1959 года, когда все было готово к ее отъезду, в Москву снова приехал Федя. Вместе они встретили новый 1960 год, а затем быстро собрались и поехали.
Перед отъездом Ирина от имени Иолы Игнатьевны, у которой уже так сильно тряслись руки, что сама писать она не могла, написала письмо министру культуры Е. А. Фурцевой с просьбой осуществить «заветнейшую мечту» всей их семьи — создать музей Шаляпина в доме на Новинском бульваре. Подписались все трое — Иола Игнатьевна, Ирина и Федя. Это стало последней просьбой Иолы Игнатьевны, с которой она покидала страну, ставшую ее второй родиной[36].
На вокзал ее пришли проводить артисты Большого театра. С большим букетом цветов приехал Иван Семенович Козловский. Как это было непохоже на бегство Шаляпина из России почти сорок лет тому назад! Иола Игнатьевна уезжала с сознанием до конца выполненного долга, отдав себя до капли той России, которую она любила как родину любимого человека и с которой разделила все ее самые тяжелые испытания. Теперь ей предстояло отдохнуть… И Иола Игнатьевна с чувством огромного сожаления, боли и тоски навсегда покидала страну, дорогую для нее, в которой она прожила долгих шестьдесят четыре года…
Глава 7
ИТАЛЬЯНСКИЙ ЭПИЛОГ
(1960–1965)
В начале января 1960 года Иола Игнатьевна была уже в Риме. Федя привез ее в свою квартиру на пятом этаже дома № 83 по улице Сан-Томмазо Д’Аквино. Узкий, устремленный ввысь дом из бетона, построенный в первые послевоенные годы, должен был стать новым, но, к сожалению, не последним земным пристанищем Иолы Игнатьевны.
8 января 1960 года Федя сообщал Ирине об их с мамой путешествии до Рима: «Доехали благополучно, как ты уже знаешь из телеграммы. Очень сожалел, что не дали разрешения сестре доехать до Вены, ибо самый трудный период путешествия был без сестры, от Бреста до Вены. Тут уж мне пришлось быть братом-санитаром, но я справился со всеми трудностями, и все обошлось благополучно… В Вене вызвал амбуланс, и маму перевезли в Hotel Prince Eugene — чудный отель. Мама удивлялась чистоте и обходительности персонала. Получив сестру-австриячку и переночевав, мы тем же образом сели в поезд и уже без пересадки доехали до Рима. Тут повторилось то же, что и в Вене, в смысле транспорта, и мама благополучно вошла в квартиру, где все было уже готово. Сестра-немка оставалась с нами два дня, и уже в первый же день была прислуга, и мы удобно кушали дома в столовой. Переезд до Вены был очень удобен, в купе было просторно, и два кондуктора, которые ехали с нами, были — премилейшие».
Все цветы, подаренные Иоле Игнатьевне на вокзале в Москве, благополучно доехали с ней до Вены, а большая корзина даже и до Рима. В Италии, таким образом, с ней оказались и русские цветы, и русская землица. Благополучно доехали также все портреты и рамки, ни одно стекло не побилось. Уезжая, Иола Игнатьевна не захватила с собой одежду Игоря, которую она хранила все эти годы, и теперь Федя просил Ирину прислать ее в Рим. Для Иолы Игнатьевны было важно иметь ее при себе, ведь с Игорем были связаны воспоминания о самом лучшем периоде ее жизни.
Мысленно Иола Игнатьевна еще по-прежнему находилась в Москве.
— Я люблю Россию, — говорила она Феде в первые дни пребывания в Риме, — это моя вторая родина, и мне грустно, что я уехала! Там мои друзья и мой сын…
Она постоянно думала об Игоре.
«Это очень понятно, — писал Федя Ирине, стараясь объяснить поведение мамы, — ведь она прожила там более шестидесяти лет. Иногда она думает, что она еще в Москве, но это не по глупости и не от склероза — это нормально. Она еще не привыкла к новой квартире. Ни Рима, ни Италии она, в сущности, не видела. В нашей квартире ей нравится чистота и простор. Я поместил ее в мою комнату…» Комната Феди своими размерами напоминала комнату Иолы Игнатьевны в Москве, и он надеялся, что это поможет ей быстрее привыкнуть на новом месте.
Теперь, когда Иола Игнатьевна наконец-то попала в Италию, можно было надеяться, что в хороших условиях она быстро поправится, окрепнет и сможет прожить заключительный отрезок своей долгой жизни спокойно и достойно, как она того заслуживала. Так по крайней мере думал Федя, и потому его первые письма в Москву к Ирине проникнуты оптимизмом.
«У нас идут дожди, и мама только смотрела на террасу, но еще на ней не была, — сообщал он Ирине. — На днях начнем ее укреплять всякими витаминами и будем ее лечить, если это будет нужно. Дома очень тихо и спокойно, а это ей нужно больше всего… Мама, конечно, очень благодарит всех за трогательные проводы. Она мне сказала: „Не ожидала, что придет так много людей!“»
Как только Иола Игнатьевна приехала в Рим, ее пришли навестить итальянские внуки: Лидия и Франко, а также некоторые из оставшихся в живых друзей. Увы, среди них уже не было ее брата Масси, который умер в 1959 году, так и не дождавшись приезда Иолы Игнатьевны.
Поначалу Федя пытался казаться бодрым. «Мамину жизнь я уже организовал, — писал он в Москву. — Ничего трудного или сложного, или самоотверженного в этом нет. Просто живет в доме старушка. Иногда критикует, иногда и покапризничает — но такие старики все». Это был как бы его ответ на жалобы Ирины о том, как невыносимо трудно было жить с их мамой.
В марте в Рим обещали приехать Боря, Лида и Таня. В ожидании их приезда Федя в одиночку пытался справиться со всеми трудностями. Иола Игнатьевна была уже очень стара и слаба. В Москву Ирине она продиктовала одно-единственное письмо. Сообщила, что ей неприятно, что она ничего не может делать дома. Федя делает за нее то, что ей трудно. Погода до сих пор была плохая, шли дожди, и на террасе она была всего два раза… Первое и последнее ее письмо в Москву… Ничего незначащие фразы… Внизу дрожащей рукой она подписалась: твоя Iola. В слове «твоя» она умудрилась сделать ошибку…
В марте в Рим приехал Борис. Четверть века спустя состоялась его грустная встреча с мамой. Все же Борис успел сделать прощальный портрет Иолы Игнатьевны. В ее лице, несмотря на возраст, по-прежнему виден ум и благородство, темные выразительные глаза излучают печаль… Но в Риме Борис пробыл недолго. Он торопился в Москву повидаться с Ириной.
