Василий Ершов - Раздумья ездового пса
Краснокрылый самолёт мчался над ангарской тайгой, лавируя между мелкими, гадючьими головками небольших грозушек, изредка ощупывающих землю бледными раздвоенными язычками молний. На западе тусклой ковригой растеклось над горизонтом красное солнце. Капитан торопился: поджимал заход, а в Богучанах полёты разрешены только в светлое время.
Все группы парашютистов были сброшены на пожары, работа на этот день закончена. Летнаб сложил карты в портфель и устало смотрел в блистер, бездумно провожая взглядом уходящие под крыло распадки, речушки и болота.
День выдался тяжёлым. Вместо двух колец по четыреста километров каждое, одно утром, другое после обеда, пришлось сделать всю восьмёрку сразу, с короткой посадкой на дозаправку и загрузку. Пока пожарные быстро закидали три тонны аммонита, летнаб успел только сбегать в домик лесопатрульной базы и передать в центр обстановку. Экипаж набрал в вокзальном буфете пирожков и лимонаду, подписал задание, и как только техник выдернул колодки из-под колёс, винты завертелись — и на взлёт.
Северное кольцо, с его тремя пожарами, криком кричало: давай взрывчатку! И всю вторую половину дня пришлось вертеться на малой высоте, ногами выпихивая мешки с аммонитом прямо на кромку низового пожара. После каждого захода видно было, как вдоль огня появляется чёрная полоса пропаханной взрывом земли, отбивая пламя и не давая ему перескочить дальше. Короткие переговоры по радио, указания, доклады — и скорее на помощь следующей группе.
По пути осмотрели ещё четыре пожара, те, на которых пришлось попотеть вчера. Белесоватый дым стелился низом; доклады обнадёживали: пожар локализован, окарауливаем, ждём утром вертолёт со сменой, готовим ему площадку.
А вот прогноз не обнадёживал. Холодный фронт, от которого ждали и понижения температуры, и, главное, дождей, пронёсся быстро, раздул огонь, прогремел сухими грозами, брызнул дождичками, чуть смочив пересушенную траву, и оставил после себя эти гадючьи внутримассовые грозы, от которых только шуму много, а дождя нет. Горимость не понизилась, опасность возгорания только возросла, а все группы выброшены на очаги. Вертолёт же с «диверсантами» обслуживал гигантский пожар, горевший уже второй месяц; высоченный столб дыма напоминал атомный гриб и был виден с любой точки маршрута, являясь главным ориентиром в районе полётов.
Новые группы «диверсантов» ожидались из краевого центра завтрашним спецрейсом. Прекрасно подготовленные для длительной борьбы с таёжными пожарами, эти ребята отличались от парашютистов примерно тем же, чем отличается клиника от скорой помощи.
И вот этой скорой помощи у леса нынче не было: все группы застряли на очагах.
В темневшем на востоке грозовом облаке злыми змейками проскакивали остренькие молнии. И вдруг одна змейка куснула сухое дерево — оно ярко вспыхнуло; кольцом занялась трава, полыхнули кусты. Великая сушь требовала жертвы. Огненное кольцо, без дыма, одним пламенем расходилось от обугленного ствола, и стало ясно, что за ночь погибнет несколько гектаров прекрасной ангарской сосны. Это если не будет ветра. А с ветром…
— Ребята, давай левый виражик! Покруче, покруче, я засеку.
— Заход поджимает… виражик ему.
Самолёт круто задрал правое крыло, а левым целил точно в центр пожара, в это несчастное обуглившееся дерево, описывая окружность.
Вытянув шею, я поглядывал влево, через капитанскую форточку: мне ещё не доводилось видеть, как молния поджигает лес, а тут как назло не с моей стороны…
Орлиный профиль капитана окаменел. Крупные руки чуть заметно шевелят штурвал. Фёдорович дело знает: вираж как по циркулю, сейчас вскочим в собственную струю, тряхнёт…
— Дима, давай скорее: заход, заход поджимает…без талона с вами тут останешься… нарвёмся на инспектора…
— Все, поехали домой.
— Вася, крути.
— Взял управление.
— Как расчётное?
— Три минуты после захода... если с прямой.
— Валера, ставь номинал.
— Есть номинал!
Моторы загудели напряжённее.
— Коля, свяжись по дальней, пусть разрешат на десять минут позже захода, производственная необходимость.
Напряжённая тишина. Двигатели ревут на номинале, скорость предельная.
— Разрешили, но не более десяти!
— Успеем.
— Что там на ужин в столовой? Жрать хочется…
Молчание.
— Дима, завтра с утра работа будет?
Какая работа… Хорошо, если к полудню вертолёт снимет группу с пятого пожара. Но одной группы мало. Это для Ан-2 одна группа — норма, а для Ил-14 надо три, пятнадцать человек, да тонны полторы груза при них: топоры-лопаты, бензопилы, опрыскиватели, палатки, продукты, скафандры, парашюты, всякая мелочь — все продумано, просчитано, взвешено, проверено на практике. Тут тебе тайга, она мелочей не прощает.
Пока группу привезут с пожара, пока она разберётся со своим оборудованием, да надо же отдохнуть, помыться, обшиться; потом святое дело — укладка парашютов: это надо видеть… вот и день уйдёт. Хорошо, если на смену остальным, сидящим на окарауливании пожаров, прилетят «диверсанты», соскользнут с вертолёта на своих прочных фалах с хитрым тормозным устройством, примут груз, сменят измочаленных парашютистов, и те, чуть живые, приползут на площадку, расчищенную бензопилами где-нибудь на мелколесье (гектар спиленного леса — своя игра), и вертолёт, осторожно зависнув над наскоро сколоченным помостом, обдавая людей удушливо-горячей керосиновой гарью, примет всех в своё дрожащее гостеприиимное брюхо.
Но и самолёт простаивать не должен. К утру из центра придёт указание: либо обслуживать взрывчаткой пожары, либо смотаться куда-нибудь в соседнюю область за подкреплением… хорошо бы привезти групп пять в помощь. Но нет: парашютисты у нас свои, таких ещё поискать, с такими работать — удовольствие… если может быть такое удовольствие — работать на пожаре. Это война.
Утром экипаж толкался возле базы парашютистов. Дима ушёл к радистке и ждал указаний из центра. Фёдорович с Валерой улеглись загорать на широком крыле самолёта, а мы с радистом робко подошли к площадке, на которой священнодействовали пожарные.
Шла укладка парашютов. Вчера они не успели: отсыпались после двух бессонных суток борьбы с огнём, а нынче, с утра пораньше, расстелили свои брезенты, растянули купола, расправили стропы, разложили ранцы. Идёт скрупулёзный осмотр. Из ткани выбрали застрявшие веточки, хвою. Тщательно проверили швы, ткань, стропы, соты, ячейки, лямки, обхваты, замки, карабины, конусы-люверсы, резинки, клеванты. Парашют — как собственные крылья. Часть тела, часть души, кормилец — сама жизнь. Основной, запасной, вытяжной, стабилизирующий. Сто раз проверенный в деле, проверяется и настраивается на сто первый, а может, тысячу первый прыжок. Ибо здесь — профессионалы.
