Письма русского офицера. Мемуары участников войны 1812 года - Бенкендорф Александр Христофорович

Несмотря на это, число неприятелей, которые переправились обратно через Неман, нельзя считать свыше 30 тысяч человек. Таким образом, эта 6-месячная война стоила Европе более 400 тысяч человек — цвет ее населения, пожертвованный слепому честолюбию Бонапарта.

Император назначил свою главную квартиру в Вильне и явился туда с целью собрать свою армию и излить свои благодеяния.

Наш отряд ожидал в Юрбурге приказания перейти границу. Он был первым, перешедшим ту преграду, которую могущество Наполеона хотело навсегда поставить России. Наполеон утверждал, что спокойствие Европы требовало, чтобы этот народ Севера был вытеснен в наиболее суровые его области.

Мы направились к Тильзиту. <…> Население приняло нас там с радостью и энтузиазмом, который обнаружил нам благоприятное настроение, одушевлявшее пруссаков, и предсказал нам легкость побед. Тильзит был ареной унижения России и падения Пруссии; он первым увидел посрамление Наполеона, славу России и надежды Пруссии. <…>

Сам Император перешел границы своей империи. Значительный корпус наступал на Варшаву, и вторая кампания в Германии готова была начаться при самых счастливых предзнаменованиях.

Польше, лишившейся своей единственной поддержки, оставалось только прибегнуть к великодушному милосердию императора. Слабые остатки ее армии под командой князя Понятовского получили позволение покинуть их отечество. Вся Германия желала успеха нашему оружию и простирала нам навстречу руки, готовые сбросить оковы. Пруссия решительно и смело готовилась присоединить свои войска к нашим. Австрия радовалась неудачам Наполеона и выжидала еще несколько более благоприятной обстановки, чтобы выступить против него. Швеция вооружалась, чтобы принять участие в этой последней борьбе, и вселенная с изумлением взирала на энергию России и на благородную умеренность ее могущественного государя.

Глава 5

Мною было получено приказание выступить к реке Иссель, в направлении на Девентер; цель этого похода заключалась в оказании сопротивления войскам, которые собирались в Голландии, и в защите этой части Германии от нашествия неприятеля. <…>

Отряд мой казался мне слишком многочисленным, чтобы я мог удовольствоваться лишь сторонним наблюдением. Я принял решение вторгнуться в Голландию. По моему поручению в Амстердам отправился находящийся у нас на службе голландский полковник, чтобы выяснить настроения в городе и вступить в сношения с предприимчивыми людьми; я уведомил о своих планах генерала Бюлова, который направлялся к Минстеру, и написал генералу Винценгероде, чтобы заручиться его согласием. В ожидании ответа я направился к Девентеру, и во время моего движения мне удалось неоднократно атаковать врага несколькими казачьими партиями, которые своими действиями в разных направлениях разносили весть о моем приходе.

Мне было известно, что Девентер защищаем гарнизоном в 3000 человек, хорошо снабжен провизией и располагает на укреплениях значительным числом артиллерии.

Только неожиданность могла сделать меня господином положения.

<…> Цволле не был готов к обороне: две-три сотни плохо экипированной кавалерии составляли весь его гарнизон. По моему приказу показались всего несколько казаков из отряда полковника Нарышкина, чтобы выманить защитников крепости, которые предприняли вылазку и были опрокинуты. Люди мои вошли в Цволле, смешавшись с неприятелями, более половины которых попали нам в руки.

Я расквартировал мой отряд в Цволле. Обладание этим городом позволяло мне переправиться через Иссель и вступить в непосредственные сношения с Голландией.

<…> С тем, чтобы не терять времени и заставить голландцев открыто выступить против Франции, я дал майору Марклаю 200 казаков, приказав ему следовать безостановочно в Амстердам, избегая встреч с неприятелем и не заботясь ни о своих сообщениях, ни об отступлении.

Этот храбрый и благоразумный офицер смог скрыть свое передвижение от неприятеля, минуя все дороги, и вошел в Амстердам. Народ, вдохновленный видом казаков, захватил находившихся в городе французов и воздвиг знамя независимости. В это же время полковник Нарышкин вышел из Цволле, взял Гардервик и пошел к Амерсфорту.

<…> Получив известия от посланца генерала Крайенхова, генерал Бюлов выступил и, захватив внезапно Дезбург, подошел к Арнгейму.

С нетерпением ожидал я ответа генерала Винценгероде касательно моих намерений. С горьким чувством получил твердый приказ не переходить Иссель; генерал считал меня слишком слабым, чтобы начинать военные действия в стране, находящейся в благоприятном положении и усеянной множеством крепостей.

Мною уже был предпринят первый шаг: весь Амстердам был в движении, население города умоляло нас о приходе, я был в счастливом опьянении от возможности самостоятельно командовать; я решился ослушаться. Еще ночью я собрал мои войска и перешел реку.

Неприятель находился это время на Исселе, в крепости Девентер; в Арнгейме находилось 4 тыс. человек, в Амерсфорте располагался авангард; в Утрехте корпус от 7 до 8 тыс. человек.

Наарденская крепость, хорошо обеспеченная, обороняема была гарнизоном в 2 тысячи человек.

Мюйден и Гальвиг, две крепости почти у ворот Амстердама, также были в хорошем состоянии.

У меня не было возможности атаковать в лоб, поскольку неприятель значительно превосходил меня силами и находился на земле, где на каждом шагу встречались препятствия, положение усугублялось тем, что выступление майора Марклая заставило неприятеля удвоить предосторожности.

Я мог бы действовать удачно, только если бы мне удалось ввести неприятеля в заблуждение касательно количества моих сил и лишить его возможности осуществить свои замыслы.

Взбунтовавшийся Амстердам с трепетом ожидал вхождения в город раздраженного неприятеля.

Необходимо было оказать быструю помощь этому центру национального единства и поднять вооруженное восстание.

<…> В тот же вечер я сел на корабли с остальным войском числом 600 человек. Зюйдер-Зе покрыта была льдинами, и вражеская флотилия, которая принадлежала располагавшейся в Текселе эскадре адмирала Вергюэля, крейсировала в окрестностях Гардевика.

Моряки предсказывали нелегкое плавание; мы подняли паруса в 11 часов вечера, чтобы под покровом темноты скрыть наше передвижение, и молили о попутном ветре.

На восходе солнца мы увидели колокольни Амстердама и в 8 часов вошли в порт.

Я поспешил к генералу Крайенхову и только ему сообщил о небольшой численности бывших со мной людей, он ужаснулся. Но поскольку пути назад уже не было, мы составили бумагу, в которой мне приписывалось 6 тысяч человек, и написали обращение к народу, призывавшее его взяться за оружие.

Вскоре город был в движении, национальная гвардия получила приказ выстроиться на Дворцовой площади, огромная толпа наполнила все улицы, окна были украшены знаменами Оранского дома, и горсть русских, только что сошедших на берег, составила почетный караул под балконом дворца.

Тут же было сформировано временное правительство, и в 10 часов народу читан был акт о восстановлении Голландии. Воздух наполнился восторженными криками, и пушечный залп разнес во все стороны эту великую новость.

Войска прошествовали передо мной при восторженных криках множества людей. Тысячи людей всех сословий, наспех вооруженные, присоединились к солдатам и в опьянении восторга выступили к двум крепостям, которые охраняли Амстердам. Гарнизоны крепостей Мюйдена и Гальвига, устрашенные уже шумом города, едва заметив направляющиеся к ним многочисленные колонны, тут же сообщили о своей капитуляции. 900 человек сдались в плен, и на укреплениях двух крепостей было найдено 26 орудий.

Ничто не может выразить бурную радость, которая охватила жителей этого большого и богатого города. Это поистине было пробуждением нации, чья сила и свобода, усыпленные притеснениями и несчастьем, внезапно заново обрели всю свою энергию.