Фридо Зенгер - Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945
Один очень молодой командир дивизии, которого я посетил на фронте 17 декабря 1944 года, был просто переполнен оптимизмом Гитлера. Сияя от восторга, он твердил, что Германия стоит на пороге второй победы над Западом, аналогичной победе 1940 года! Даже несмотря на то что оптимизм Гитлера нашел отклик в сердце этого генерала, я отлично понимал, что наступление в Арденнах было не более чем последним рывком смертельно раненного бойца.
Идея о том, что Германия могла бы капитулировать только перед западными державами, была, конечно, нелепой. Русская и англо-американская армии неизбежно бы соединились. Это происходило медленно и, что странно, на фоне некоторых столкновений интересов, но у них были свои договоренности о мире. Те военные рубежи, которых достигали победившие страны, не могли иметь какого-либо политического значения. Если какие-то политические последствия и имели место, то только за счет главенства политики над военной стратегией как у восточного, так и у западных союзников. Этот этап уже явно свидетельствовал о политике с позиции силы и об экспансионизме России. Тем не менее на Западе Объединенный штаб союзников в своих указаниях Эйзенхауэру все еще пользовался языком военного руководства, в то время как Советский Союз планировал подчинение оккупированных русскими территорий, которые они не собирались оставлять. Значение происходящего оценил Черчилль – может быть, не осознавая полностью вероятных последствий, – когда писал Рузвельту, что почти не сомневается в том, что советские руководители удивлены и встревожены темпами продвижения западных союзников. Он внушал, что очень важно осуществить воссоединение с русской армией как можно восточнее и, если позволят обстоятельства, войти в Берлин. И он вернулся к этой теме в послании президенту от 1 апреля 1945 года: «Если [русские армии] тоже возьмут Берлин, то не слишком ли глубоко запечатлеется в их памяти, что они внесли главный вклад в общую победу, и не создаст ли это у них такой настрой, который в будущем приведет нас к серьезным и труднопреодолимым разногласиям?»
Сталин направил Эйзенхауэру телеграмму, заявив в ней, что он согласен, чтобы объектами наступления последнего стали Дрезден и Регенсбург, и добавил: «Берлин потерял былое стратегическое значение. Поэтому советское Верховное главнокомандование планирует направить на Берлин вспомогательные силы».
Упрекать русских за эти разъяснения равносильно неумению разобраться. Им казалось вполне естественным, что им принадлежит приоритет в предъявлении требований побежденной Германии. Гитлер напал на их землю, нарушив свое обещание, и в течение нескольких лет они несли величайшие жертвы. Советское правительство понимало, что обязано хорошо наградить свой народ за победу.
Ныне большая часть немецкого народа вновь составляет часть западного мира, и трагично то, что эта часть бессильна помочь угнетенному меньшинству обрести свободу, как бессильна она и освободить народы-сателлиты, попавшие под власть Советов в результате развязанной Гитлером войны.
Именно британский премьер-министр оказался тем человеком, который лучше всех предвидел ситуацию. Тем не менее, если учесть все, что мы знаем сегодня, не имеет никакого значения, двинулись ли союзные войска через Люблянский перевал к Вене, высадились ли они месяцем раньше или месяцем позже в Нормандии и на юге Франции и приняли ли предложение Монтгомери направить главный удар через Рейн, вместо того чтобы продвигаться широким фронтом, как предлагал Эйзенхауэр. До высадки в Нормандии союзники затратили меньше сил, чтобы сбросить Гитлера, чем Советский Союз. И это всего лишь моя личная трагедия, как немецкого командующего в Италии, что, повинуясь долгу, я обеспечил успешное сопротивление, в частности у Кассино. Потому что медленное продвижение союзников на этом фронте ослабило политическое значение их военных усилий в войне против Германии. Поскольку Гитлер был побежден на востоке, юге и западе, споры союзников по вопросам стратегии после высадки в Нормандии уже просто не имели реального значения для общей стратегии этой войны. Все усилия были теперь направлены на выполнение новой задачи, а именно на то, чтобы добиться мира, пока все армии собираются вместе для окончательного уничтожения побежденного врага. Это создало у немцев иллюзию, что, изменив политический курс, Германия могла бы объединиться с западными союзниками в борьбе против Советского Союза. Но вскоре немцам суждено было узнать, что все обстоит иначе. Некоторые германские государственные и военные деятели надеялись даже на то, что смерть Рузвельта 12 апреля 1945 года ознаменует собой новый поворот событий, как это произошло с Фридрихом Великим после смерти императрицы Елизаветы 5 января 1762 года. Но смерть Рузвельта ничего не могла изменить. Еще в начале этого столетия Германия не сумела сделать выбор в пользу союза с Западом. Ныне история держала курс на схватку могущественных блоков в Центральной Европе, тогда как политика Рузвельта продолжала существовать лишь как плод воображения западного оптимизма.
Глава 8
ПРИЧИНЫ ПОРАЖЕНИЯ ГИТЛЕРОВСКОЙ ГЕРМАНИИ
Будущие историки не будут знать о причинах поражения гитлеровской Германии больше, чем те из нас, кто, будучи высшими командирами вермахта, отвечал за военные действия на различных театрах войны. Единственный вопрос, какие факторы, способствовавшие этому поражению, были важнее.
В основном поражение явилось порождением общего политического курса. Закончилась эпоха, когда мировая история формировалась и делалась в Европе, и Германия, как сердцевина Европы, больше всех почувствовала на себе эту перемену. Вечно настроенная на Центральную Европу, она оказалась последней страной, которой пришлось выбирать между Западом и Востоком. Еще в начале XIX века Алексис Токвиль[36] осознал, что могут быть только две мировые державы – Америка и Россия. Германия все еще находилась в процессе создания национального единства посредством войн, и поэтому она осталась в стороне от событий, происходивших во внешнем мире, изолируясь в эпоху Бисмарка и уклоняясь от выбора между Россией и Западом, который в то время представляла в основном Великобритания. Прусские лидеры были так заняты защитой германского единства, что не могли тратить свои силы на колониальные войны. Это было началом «комплекса окружения».
Крупные мировые державы договорились между собой за счет Германии. В обеих мировых войнах Германия либо сознательно, либо невольно провоцировала такое развитие событий. Своим началом, ходом и результатами Вторая мировая война удивительно похожа на Первую. В обоих случаях германское правительство добивалось внешней политической зависимости граничащих с ней на востоке малых государств, которые служили буфером между ней и русским колоссом. В обоих случаях она приходила к соглашению с Россией, великой евроазиатской державой. И в обоих случаях Германия верила, что она в такой степени служила защитой для западных держав, что могла рассчитывать на их нейтралитет. Но в обоих случаях правительство Германии обманывало само себя; западные державы вставали на сторону России, чтобы сокрушить Германию. И в обоих случаях правительство Германии ошибалось в том, что Соединенные Штаты останутся вне конфликта.
По сравнению с таким поразительным сходством уже не так важно, что в этих двух войнах у Германии были различные союзники. Исторически важен тот факт, что и в том и в другом случае она неправильно рассчитала свои силы и вела войну практически против коалиции всего остального мира.
Катастрофа, произошедшая в результате второй войны, оказалась масштабнее. Политические изменения в Германии подорвали ее силы еще до того, как началась война, и этот процесс продолжался, когда она шла. Подобно всем диктатурам, диктатура в Германии оказалась недолговечной. Здоровая внутриполитическая борьба, которая приводит лидеров к власти, была заменена кладбищенской покорностью господствующему полицейскому государству. Все диктатуры страдают от смерти вождей, способных обеспечить преемственность. Будучи полицейскими государствами, они могут в течение какого-то времени внешне представлять хорошо действующую власть и использовать всевозможные угрозы, чтобы поддерживать чрезмерно жесткую дисциплину, но тетива становится слишком туго натянутой. Кроме того, в Германии диктатор оказался психопатом, как и его сторонники, не имевшие ни образования, ни большого ума, ни чувства ответственности. Последние были особенно легковерны и казались лояльными, не будучи таковыми на самом деле.
Болезнь режима, казалось, заразила и руководителей вермахта. За границей всегда считали, что вермахт обеспечивал реальную поддержку Гитлеру, и эту иллюзию трудно рассеять. Во время войны вооруженные силы любой страны должны представлять ее правительство. На вермахт возложили ответственность даже за Первую мировую войну, так как Пруссия была преимущественно военным государством.
