Валентин Аккуратов - Лед и пепел
Тепло, по–отечески посматривая на нас, сказал тихо и устало:
— Поняли? Дошло? Ну, а теперь за дело. Караван вместе с ледоколами застрял в тяжелом льду к северу от острова Моржовец. Всего идет восемнадцать вымпелов. Надо их вытащить и привести к Мудьюгу. Будьте внимательны: в небе крутятся фашистские асы, разведчики. С нашим караваном тоже будьте поосторожнее. Могут вас принять за врага и, чего доброго, обстреляют. Вот и все. Что неясно — спрашивайте. Говорите, штурман, — обратился ко мне Папанин, заметив мое желание высказаться.
— Предупредите караван, что мы идем к ним на двухмоторном транспортном. Ледовое донесение с картой сбросим на палубу флагманского ледокола и будем дублировать по радио. Пусть Архангельск обеспечит нас заправкой горючим, жильем и питанием, поскольку аттестатов у нас нет. Мы же не в армии, — не удержался и съязвил я. — Базироваться будем у вас в Ваенге и в Архангельске на Ягоднике. В зависимости от погоды и продолжительности разведки. Какие планы у штаба морских операций в дальнейшем на наш самолет после ледовой проводки каравана?
— Вернетесь в Куйбышев с дипломатами. Заберете Орлова — и сюда. Будет много работы: караваны, груженные боевой техникой, идут друг за другом. О питании вашем я распорядился. Старший лейтенант Погосов вас обеспечит сухим пайком. Все ясно? Ну, с богом, браточки! И забудьте о фронте Ваш фронт — здесь!
Остаток дня ушел на уточнение с ПВО порядка полетов в зоне действия нашей боевой авиации и зенитной обороны побережья, ибо по опыту мы уже знали, с какой подозрительностью относятся зенитчики к каждому незнакомому самолету, особенно такой редкой конструкции, каким был наш.
На следующее утро, прижимаясь к верхушкам леса и прячась в складках рельефа, мы вышли в разведку, взяв курс на остров Моржовец, наш исходный ориентир, откуда предполагали начать свою работу.
Стояла ясная, морозная погода, лучшей не пожелаешь для ледовой разведки в мирное время — сейчас она была для нас не только нежелательной, но и опасной–мы лишались скрытности, нашего главного оружия против вражеских истребителей, которые сновали над побережьем. Вскоре берег остался позади, и самолет заскользил над льдами. Гидролога, специалиста по льдам, с которым мы чаще всего летали до войны, теперь не было. Вся тяжесть наблюдения за состоянием льда ложилась на штурмана. Ледовая разведка в Белом море и юго–восточной части Баренцева моря для нас не представляла трудностей Льды и их дрейф в этих морях мы хорошо знали, но мы также знали и то, что в узкостях горла Белого моря северные ветры спрессовывают льды, делая их непроходимыми даже для ледоколов. Наша задача состояла в том, чтобы, детально изучив состояние ледяного массива, определить наиболее доступный путь следования судов, застрявших к северу от острова Моржовец, к месту назначения.
Льды, встреченные нами в море, оказались значительно мощнее, нежели мы предполагали. Накрепко «сцементированный» зимними морозами и сильными северными ветрами, лед забил все море от западных до восточных берегов, блокировав подходы к Архангельску.
Вскоре мы подошли к острову Моржовец. Ощетинившись стволами зениток, он прикрывал вход в Белое море.
Мы покачали ему крыльями и взяли курс к кораблям Минут через десять на фоне льдов мы увидели караван Наместников связался с флагманским ледоколом «Иосиф Сталин», и, получив «добро», мы прошли над караваном. Льды крепко зажали суда Перейдя на микрофонную связь, я сообщил кораблям, что начинаем разведку, вернемся часа через три и сбросим вымпел с картой размещения льдов Капитан флагмана Михаил Белоусов сообщил нам, что сегодня дважды, на большой высоте, к каравану подходили неизвестные самолеты, вероятнее всего, немецкие разведчики, что корабли готовы к достойной встрече экипажи находятся в боевой готовности, поскольку возможен налет бомбардировщиков При возвращении к каравану после ледовой разведки нас просили обязательно предупредить наблюдателей, дабы не попасть под огонь зениток.
Караван был зажат десятибалльным льдом, но мы обнаружили к северу от него чистую воду, разрыв уходил на северо–восток, а потом спускался к югу, параллельно восточному, так называемому «зимнему берегу» Было заманчиво сейчас же, проследив ход этого разводья, вывести на него караван, но, зная, как непостоянна в Арктике ледовая обстановка, как в считанные часы разводья могут быть сжаты окружающим льдом, мы решили галсами «прочесать» все море, чтобы составить полную ледовую карту, по которой капитаны сами смогут ориентироваться, как и какими курсами им пробиваться к месту назначения.
Доложив о своем решении по радио на флагманский ледокол, Мурманску и Архангельску, мы приступили к разведке, и, чтобы не обнаружить себя, прекратили радиосвязь Погода, как назло, была ясной. Прозрачное голубое небо с золотым шаром слепящего солнца — и беспредельная видимость до горизонта На фоне искрящихся ледяных просторов наш самолет был виден за десятки километров, как фазан на глади белой опушки. Сергей Наместников, забравшись в башню стрелка, неотрывно следил за воздухом. Прижимаясь к зубчатой поверхности торосистого льда, за четыре часа полета покрыли все Белое море сетью галсов. Море было забито тяжелым льдом, но то разводье, которое мы обнаружили в начале разведки, за это время сохранило свою конфигурацию Иного пути не было Осмотрев разводье еще раз и уточнив его положение, мы вышли на караван, сбросили на палубу «Иосифа Сталина» вымпел с картой и, дав рекомендации, как легче выбраться к разводью, ушли в Архангельск.
Нас приняли на острове Ягодники, в двадцати километрах от города вверх по Северной Двине, но на ночевку представитель Папанина устроил в гостиницу «Интурист», что на улице Павлина Виноградова — героя гражданской войны, главной улице Архангельска. Странно и непривычно было видеть, как по деревянным тротуарам патриархального русского приморского города прогуливались шотландские солдаты и офицеры в коротких клетчатых юбках, или наблюдать за толпами английских военных моряков, медленно шествующих по обледенелым добротным плахам тротуаров, и торопливо, словно не видя, проскакивающих мимо огромного и неуклюжего английского танка, стоящего на постаменте живым укором жестоких дней английской оккупации в годы гражданской войны. Жег ли им лица стыд за содеянное здесь их отцами и старшими братьями двадцать три года назад? Наверное, жег.
Остров Мудьюг, где стоит величественный памятник верным сынам Советской родины, коммунистам и беспартийным, зверски замученным оккупантами, мог бы много рассказать о бесчеловечной подлости захватчиков. И бегут, бегут, стыдливо опустив головы, сытые и хорошо одетые офицеры, солдаты, моряки — в клешах и юбках — мимо безобразной громады танка, ставшего символом их позора.
