Роджер Мэнвэлл - Генрих Гиммлер
Кроме ампулы, найденной в подкладке пиджака, никакого другого яда у Гиммлера не нашли. Полковник Мерфи решил, что Гиммлера нужно доставить в штаб-квартиру Второй армии. Его повезли в автомобиле в сопровождении полковника Мерфи и еще одного офицера разведки. Ехать предстояло около десяти миль. Это был последний раз, когда капитан Сильвестр его видел.
Полковник Мерфи описал происходящее так:
«Я подозревал, что у Гиммлера все еще может быть яд, причем наиболее вероятными местами были рот и ягодицы. Поэтому я приказал ему одеться и, желая, чтобы он прошел медосмотр, позвонил в штаб-квартиру своему заместителю и попросил доставить врачей в дом, который я подготовил для таких людей, как Гиммлер».
Гиммлера доставили в следственный центр, организованный в доме на Ульзнерштрассе, и передали старшему сержанту Эдвину Остину, которому сначала не сказали, кто это такой. Но по его собственному рассказу, который на следующий день передавали по Би-би-си, Остин сразу же его узнал[165]. Он все еще был в армейской простыне, наброшенной поверх рубашки и кальсон.
Остин, которому перед этим не удалось предотвратить самоубийство генерала СС Прутцманна, раздавившего зубами капсулу с цианистым калием, намеревался не дать Гиммлеру совершить самоубийство тем же способом. Он тут же указал Гиммлеру на койку.
«Это ваша кровать. Раздевайтесь», — приказал он по-немецки.
Гиммлер сделал вид, что не понимает. Он взглянул Остину в глаза и потом обратился к переводчику.
«Он не знает, кто я такой», — сказал он.
«Знаю, — ответил Остин. — Вы — Гиммлер. Тем не менее — это ваша кровать. Раздевайтесь».
Гиммлер все еще пытался смотреть ему в глаза, но сержант подтвердил свой приказ не отводя взгляда. Гиммлер опустил глаза и подчинился. Он сел на койку и начал снимать кальсоны.
В это время вошли полковник Мерфи и военврач капитан К. Дж. Л. Уэллс, которые собирались выполнить обычный осмотр пленника. Они все еще подозревали, что у Гиммлера может быть яд. Когда он разделся, они обыскали все его тело — уши, подмышки, волосы, ягодицы. Затем врач приказал ему открыть рот, и, по словам полковника Мерфи, «тут же увидел маленькую черную капсулу в промежутке между зубами справа на нижней челюсти».
«Станьте ближе к свету, — сказал врач. — Откройте рот».
Он засунул в рот заключенному два пальца. Но тут Гиммлер резко повернул голову и укусил врача за пальцы.
«Он раздавил ее»— крикнул врач.
Полковник с сержантом прыгнули на Гиммлера и повалили его, перевернув на живот, стараясь не дать ему глотать. Врач схватил его за горло, пытаясь заставить выплюнуть яд. Борьба за его жизнь с помощью рвотных средств и промывания желудка длилась четверть часа. Использовали все способы искусственного дыхания. «Он умер, — рассказывал сержант, — и когда это случилось, мы накрыли его простыней и ушли»[166].
Двумя днями позже Гиммлера похоронили в безымянной могиле под Люнебургом. Его тело было завернуто в армейскую простыню и обмотано маскировочной сетью, связанной телефонным проводом. Тайную могилу ему вырыл старший сержант Остин, работавший до войны мусорщиком.
*[167]
Приложение А
Воспоминания о Гиммлере Адольфа Эйхмана
Накануне суда в Израиле Адольф Эйхман добровольно согласился на весьма тщательное расследование, в ходе которого были просмотрены и обсуждены сотни документов (в основном фотокопии письменных показаний и досье РСХА). Расследование началось 29 мая 1960 года, и почти ежедневные заседания продолжались до 15 января 1961. 76 записанных в ходе расследования магнитофонных лент дали 3564 страницы подробного стенографического отчета обо всех допросах, которые с великодушного позволения Израильского посольства в Лондоне нам позволили изучить.
Эйхман с готовностью помогал следствию и демонстрировал такое же раболепие, как некогда перед своими бывшими командирами. Он гордился своей пунктуальностью в исполнении приказов и с удовольствием в мельчайших подробностях описывал систему учета и прочие бюрократические процедуры. Он утверждал, что вступил в СС примерно в 1931 или 1932 году (точной даты он не помнил) под влиянием Кальтенбруннера, которого хорошо знал с детства. Позже он подал заявление в СД и был назначен секретарем в «Музей свободного масонства». Впоследствии, как нам известно, он стал специалистом по делам евреев.
Во время допросов Эйхман настойчиво утверждал, что это Гитлер отдал приказ о физическом уничтожении евреев, а Гиммлеру было поручено исполнение этого приказа. Сначала Эйхман описывает Гиммлера (стр. 38–39) как «всегда готового услужить Фюреру, стремящегося вникнуть в мельчайшие детали, но в то же время, весьма импульсивного и склонного подписывать приказы с далеко идущими последствиями». На стр. 146 Эйхман снова возвращается к импульсивности Гиммлера, выражающейся в подписании чреватых последствиями приказов под воздействием внезапно осенившей его идеи. Как правило, такие приказы передавались любому оказавшемуся рядом офицеру и затем, как только достигали соответствующих официальных каналов, шли по инстанциям обычным путем.
Эйхман упомянул неприязнь Гиммлера к пальцам с никотиновыми пятнами. Вызванным к Гиммлеру офицерам рекомендовалось воспользоваться лимоном и пемзой, которые всегда можно было найти в туалетной комнате специального гиммлеровского поезда. Тот, кто этим пренебрегал, рисковал получить от трех до шести месяцев испытательного срока, что означало мгновенное исключение из СС, если виновного в этот период видели курящим.
В Минске Эйхман был свидетелем массового расстрела евреев прямо на краю траншеи, а чуть дальше (на стр. 240) он утверждает, что Гейдрих из чистой бравады приказал убить евреев, которые уже были убиты по приказу Глобочника. Гейдрих сказал: «Настоящим повелеваю подвергнуть еще 150 000 евреев окончательному решению [der Endlosung zufiihren]». Впрочем, Эйхман не был уверен в точном числе евреев, упоминавшихся в том приказе — возможно, их было 250 000. Осенью 1941 года его и Мюллера вызвал Гиммлер, чтобы они отчитались об этих случаях (стр. 263). Интервью длилось не более пяти минут.
Эйхман довольно много рассказал об эсэсовских эвфемизмах, таких как «окончательное решение» и «специальные меры». Даже на печально известном совещании у озера Ваннзее (см. стр. 127) избегали прямого упоминания убийств. Гейдрих предпочитал термин «Отослать работать на Восток». Другой часто упоминаемый Эйхманом факт (например, на стр. 135–136, 1020, 2028, 2167) это то, что Гиммлер считал лагерь в Терезиенштадте практически своей вотчиной и настаивал, чтобы все приказы, касающиеся этого места, исходили лично от него. Как уже упоминалось, он всеми силами стремился поддержать миф о Терезиенштадте как о «Гетто для престарелых», то есть о месте, где престарелые евреи могли спокойно жить в мире и комфорте, и очень злился, когда происходила утечка информации о том, что заключенные Терезиенштадта отсылаются в газовые камеры Аушвица и других лагерей смерти. Но поскольку лагерь не мог вместить больше 10 000 человек, Гиммлер ничего не предпринимал для остановки «эвакуации» из Терезенштадта сотен тысяч жертв. Он просто настаивал на соблюдении строжайшей секретности, чтобы не шокировать общественное мнение.
