Борис Грибанов - Фолкнер
Когда Чику было двенадцать лет, во время охоты на зайцев на дальней плантации Эдмондсов он упал в ледяной ручей, и живущий там пожилой негр Лукас Быочем привел его к себе в хижину, чтобы он мог обогреться и высушить свою одежду. Через такую бытовую деталь, как запах этого жилья, Фолкнер показывает нетронутость сознания Чика, бездумное приятие им впитанной с рождения аксиомы, что негр существо низшего порядка. Он сидел "весь обволокнутый этим безошибочно различимым среди всех других запахом негров, запахом, о котором ему никогда и в голову не пришло бы задуматься, не случись того, что должно было с ним случиться через какой-то небольшой промежуток времени, который теперь уже исчислялся минутами, так бы он и в могилу сошел, не удосужившись подумать, а не является ли этот запах вовсе не прирожденным запахом расы и даже не нищеты, а скорее состояния, сознания, убеждения, приятия, пассивного приятия ими самими вот этого убеждения, что им, неграм, вовсе и не положено иметь какие-либо удобства, чтобы мыться как следует, или мыться часто, или хотя бы просто позволить себе полоскаться и размываться даже и безо всяких удобств, и, что, в сущности, оно даже предпочтительней, чтобы они этого не делали… Он вдыхал его испокон веков и всегда будет вдыхать; этот запах был частью его неотвратимого прошлого, ценной частью его наследия как южанина".
И вот этот мальчик, это дитя расовых предрассудков, впервые сталкивается с ситуацией, которая поражает его своей необычностью, — он обнаруживает в негре, в Лукасе Бьючеме, человеческое достоинство. Когда Чик, верный своим понятиям, хочет оплатить Лукасу его гостеприимство, негр отказывается принять деньги, тогда Чик бросает деньги на пол, но Лукас приказывает другому мальчику поднять монеты и вернуть их Чику. Для Чика это потрясение, разрушение основ самого кодекса взаимоотношений между белым и негром, ему кажется, что он унизил "не только свое мужское «я», но и всю свою расу". "Корчась в бессильной ярости, он уже думал об этом человеке, которого он видел только раз в жизни и всего каких-нибудь двенадцать часов тому назад, совсем так же — но это ему еще только предстояло узнать в будущем году, — как думал о нем любой белый в здешних краях, во всей округе, на протяжении многих лет. Мы его сперва заставим быть черномазым. Он должен признать, что он черномазый. А тогда, может быть, мы и согласимся считать его тем, чем ему, по-видимому, хочется, чтобы его считали".
Долго еще будет Чик Мэллисон мучиться от сознания, что произошло нечто пошатнувшее его представления о мире, окружающем его. Он пытается взять реванш над Лукасом, послав его жене подарок, но Лукас опять ведет себя как равный ему — он присылает в ответ Чику ведерко домашней патоки.
Душевные терзания Чика определяются противоречием между голосом его сердца, ощущающего негра как существо, равное ему, и впитанной им с детства убежденностью, что негр — существо низшее. Эти две концепции оказываются несовместимыми, и если справедлив голос его сердца, если рушится убежденность в превосходстве белого человека над черным, то все предписания расового кодекса предстают аморальными. Со временем Чику начинает казаться, что он избавился от этого наваждения, но на самом деле Лукас как человек, как личность глубоко вошел в его сознание.
Когда Лукаса обвиняют в убийстве белого человека и его ожидает суд Линча, первый импульс Чика оседлать свою лошадь и бежать из города, чтобы не быть свидетелем чудовищной расправы. И в этом уже есть элемент предательства по отношению к традиции, к расовому кодексу. Но инстинкт справедливости в мальчике оказывается сильнее — он остается в городе.
Чика потрясает и приводит в ужас поведение жителей Джефферсона. Сила и влияние кодекса расовых отношений таковы, что при словах: "Негр убил белого человека", — люди тут же превращаются в бездумных слуг этого кодекса. Убийство становится не просто преступлением, когда один человек лишил другого жизни, вступает в силу совсем другое — негр убил белого — все они или, во всяком случае, многие знают Лукаса в течение долгих лет, теперь он как личность перестает существовать, он становится абстрактным понятием "опасный негр".
Эта человеческая метаморфоза, этот стереотип мышления убедительно показаны Фолкнером на примере хозяина маленькой лавчонки мистера Лилли, покупатели которого главным образом негры. Чик вместе со своим дядей адвокатом Гэвином Стивенсом наталкиваются вечером на мистера Лилли, и тот говорит им:
"— Жене моей сегодня что-то неможется, да и неохота мне так просто торчать там да глазеть на тюрьму. Но если уж помощь понадобится, вы им скажите, чтоб кликнули.
— Я думаю, они знают, что на вас можно рассчитывать, мистер Лилли, — отозвался дядя. Они продолжали идти. — Вот видишь? — сказал дядя. — Он ничего не имеет против, как он выражается, черномазых. Спроси его, и он тебе наверняка скажет, что он любит их больше некоторых известных ему белых, и сам он этому верит… Все, что он требует от них, — это чтобы они вели себя как черномазые. Вот именно так и поступил Лукас; пришел в ярость и застрелил белого человека, и, наверное, мистер Лилли считает, что все негры хотели бы сделать то же, а теперь белые возьмут и сожгут его, все правильно, как полагается, и он твердо убежден, что и сам Лукас хотел бы, чтобы с ним поступили именно так, как подобает белым; и те и другие поступают неуклонно по правилам: негр — как положено негру, а белые — как полагается белым, и, после того, как каждая сторона утолила свою ярость, никто не в обиде".
"Беда" Чика Мэллисона в том, что эмоциональное начало в нем оказывается сильнее власти традиции — сердце, способное ощущать сострадание и боль, говорит громче, чем воспринятый с детства кодекс расовых отношений. Лукас Бьючем как личность настолько вошел в сознание Чика, что его уже не может вытеснить абстрактное понятие "опасный негр". В результате Чик оказывается единственным, кто соглашается выслушать Лукаса, поверить в его невиновность и пойти на такое опасное предприятие, как вырыть труп из могилы, чтобы доказать, что Лукас не имеет никакого отношения к убийству.
Самым страшным впечатлением Чика остается вид толпы, собравшейся на площади перед тюрьмой, чтобы линчевать Лукаса только потому, что у него черная кожа, — "он снова представил себе бесчисленную массу лиц, удивительно схожих отсутствием всякой индивидуальности, полнейшим отсутствием своего «я», ставшего «мы», ничуть не нетерпеливых даже, несклонных спешить, чуть ли не парадных в полном забвении собственной своей страшной силы". Этот образ достигает кульминации, когда толпа бросается к машине, в которой Чик, шериф и Гэвин Стивенс привезли труп, и Чику "казалось, что он уже высунулся в окно или, может быть, даже стоит, едва удерживаясь на подножке, и кричит вне себя, задыхаясь от нестерпимого, невыносимого негодования: "Безмозглые идиоты, вы что, не видите, что опоздали, что вам теперь надо начинать все сначала, искать новый предлог?" — а затем, повернувшись на сиденье, он поглядел секунду-другую в заднее окно и действительно увидел его — не лица, а Лицо, не массу, даже не мозаику из лиц, а одно Лицо — не алчное, даже и не ненасытное, но просто двигающееся, бесчувственное, лишенное мысли и даже гнева: Выражение, не выражающее ничего, вне прошлого".
