Яков Нерсесов - Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву»
Увидев, что центральная батарея Раевского оказалась у французов, Алексей Петрович Ермолов, направлявшийся на попятившийся после выхода из строя Багратиона левый фланг, с обнаженной саблей лично повел 3-й батальон Уфимского полка в штыки на захваченную врагом батарею! По пути к ним присоединились остатки 18-го, 19-го, 40-го егерских полков. В атаку шли как на параде на Царицыном лугу, браво, не пригибаясь, развернутым фронтом, чтобы линия казалась длиннее и ей легче было бы захватить большее число врага. Для большего воодушевления своих бойцов Ермолов стал бросать в сторону Курганной батареи… Георгиевские кресты (то ли ленты от них?), находившиеся по случаю у него в кармане. «Молодцы! – гаркнул Алексей Петрович. – Кто дойдет, тот возьмет!» Загремело знаменитое раскатистое русское «Ураа-а-а-а!». Посланные с ним свитские офицеры Барклая и штабные Ермолова с обнаженными саблями мужественно шли по бокам. Зрелище было эпическое – впереди группа офицеров в парадных мундирах (в том числе генералы Кутайсов, Паскевич, Кикин) и за ними железный лес штыков. Не все дошли до Курганной батареи – она зевнула им в лицо дымом и пламенем, брызнула смертоносным ливнем все сметающей картечи; не все вернулись из атаки – резня была беспощадная – звенел металл, неслась трехэтажная ругань, но батарею вернули, переколов и порубив врага. Не исключено, что это был один из решающих моментов сражения: удержись тогда солдаты Морана (получившего ранение и смененного на гвардейского бригадного генерала Ж.-П. Ланабера) на Курганной батарее, и ход битвы мог бы пойти иначе. А так не получивший поддержки 30-й линейный полк Великой армии полег почти полностью: из 4100 солдат и офицеров уцелело лишь 257 солдат и 11 офицеров.
…Между прочим, лучше всех описал потом суть кровавого побоища («мясорубки»), царившего на Бородинском поле, старый русский солдат: «Под Бородином мы сошлись и стали колоться. Колемся час, колемся два… устали, руки опустились! И мы и французы друг друга не трогаем, ходим как бараны! Которая-нибудь сторона отдохнет и ну опять колоться. Колемся, колемся, колемся! Час, почитай, три на одном месте кололись!»…
Именно тогда попал в плен отчаянно смелый бригадный генерал Шарль-Огюст-Жан-Батист-Луи-Жозеф Боннами де Бельфонтен (1764–1830), получивший то ли 15, то ли двадцать одну (!) колото-рубленую рану! Пощадили лишь его – генерала! Да и то ушлый француз, видя, что творится вокруг, опасаясь, что его чин не произведет достаточного впечатления, пошел на хитрость и назвался… самим Мюратом! Позднее он подружился с Ермоловым и встретился с ним, уже генерал-лейтенантом, спустя три года в боях за Францию. Несмотря на контузию ядром, сам Ермолов еще какое-то время руководил обороной этой важнейшей позиции в русской обороне, пока не был сильно контужен картечью в шею и не унесен с поля боя. На Курганной высоте осталась 24-я пехотная дивизия из VI корпуса Дохтурова под началом генерал-майора Петра Григорьевича Лихачева (1758–1812). Очень скоро «лихачевцам» и их много повидавшему на своем тяжелом ратном веку (начинал он его 40 лет назад с Кубанского похода А. В. Суворова) пожилому уже генералу предстоит… «Голгофа»!
…Между прочим, принимал участие в той эпической атаке и начальник всей русской артиллерии Александр Иванович Кутайсов. Ермолов по-отечески укорял его: «Ты ведь всегда бросаешься туда, куда тебе не следует, давно ли тебе был выговор от главнокомандующего за то, что тебя нигде отыскать не могли. Я направлен во 2-ю армию… приказывать там именем главнокомандующего, а ты-то, что там делать будешь?» Вспыльчивый как порох Кутайсов из принципа увязался с ним в атаку… из которой не вернулся: прискакал лишь его конь под пустым седлом, забрызганным кровью и… мозгами. Изуродованное тело главной надежды русской артиллерии так и не опознали: нашли лишь орден Св. Георгия III класса и золотую именную наградную саблю «За храбрость»! А ведь вечером в канун битвы Ермолов «напророчил» Кутайсову смерть: «Мне кажется, что завтра тебя убьют». Что это было? Голос судьбы?! Таковы гримасы человеческих судеб: выдающийся артиллерист-генерал погиб, пойдя по своей воле в штыковую контратаку! Вспоминая позднее перипетии Бородинского сражения, Михаил Илларионович Кутузов сокрушался по поводу гибели начальника своей артиллерии Александра Ивановича Кутайсова, чья смерть «лишила армию начальника в такой битве, где преимущественно действовали орудия»! Напомним, что А. И. Кутайсов единственный знал весь боевой порядок русской артиллерии и, несмотря на замену его генерал-майором В. Г. Костенецким, 306–324 (из 624–640) орудия так и остались не задействованы…
Глава 15
Критический момент: кто быстрее сманеврирует!
Лишь после потери Багратионовых флешей и деревни Семеновской, опасаясь удара в тыл, отошел от Утицы назад и корпус генерала Олсуфьева, сменившего тяжело раненного к тому моменту Н. А. Тучкова 1-го. Левое крыло русской армии сильно прогнулось и, казалось, почти что сломлено. Новые позиции за Семеновским оврагом, куда вынужденно отводил расстроенные войска левого крыла Коновницын, не были укреплены. Вместе с потрепанными резервными гвардейскими полками (Измайловским, Литовским и Финляндским) здесь встали остатки 3-й дивизии Коновницына, 12-й, 27-й дивизии Неверовского и 2-й сводно-гренадерской дивизии Воронцова и вообще все, что еще оставалось от 2-й Багратионовской армии. На подход новых подкреплений из основного резерва и с правого фланга Барклая нужно было время – все те же пресловутые 1,5–2 часа, но их – полководец класса Бонапарта – конечно, Кутузову бы не дал.
Направленный Кутузовым на левый фланг генерал принц Александр Вюртембергский наспех оценивает ситуацию и, не видя смысла в дальнейшем сопротивлении французам на этой позиции, отдает приказ о немедленном отступлении назад. (Порой его путают в отечественной литературе с принцем Евгением Вюртембергским, который в тот день командовал 4-й пехотной дивизией, оборонявшей Семеновское и Утицу.) Разъяренный русский главнокомандующий отзывает его, понося последними словами на истинно русском языке. Но по прибытии того на командный пункт тут же дипломатично «сменяет гнев на милость» и «в самых учтивых выражениях» просит иноземного принца «от него во время сражения более не отъезжать, потому что советы Его Высочества были для него необходимы». Все понятно: как-никак – брат вдовствующей русской императрицы Марии Федоровны и дядя… самого Александра I! Придворный политес, он и на поле боя… политес!
