Николай Попель - Впереди - Берлин !
Штурм Имперской канцелярии
Ночью поехал в госпиталь, чтобы встретиться с ранеными офицерами и солдатами, от которых на имя Военного совета пришли письма и заявления. После бесед с этими людьми зашел в палату, где лежал тяжело раненный полковник Гусаковский.
Иосиф Ираклиевич - похудевший, измотанный - лежал, откинувшись на спину, нога была в гипсе.
- Спасибо, большое спасибо, что пришли, - обрадовался он. - Как бригада?
- Все хорошо. Выздоравливай, Иосиф Ираклиевич, не беспокойся.
- Мы вчера вышли к Имперской канцелярии, товарищ генерал!
- Знаю.
- Короткий, но тяжелый был бой. Они сопротивлялись отчаянно! Я допрашивал пленного ефрейтора, он показал, что против нас бросили в бой батальон "Лейбштандарте Адольф Гитлер" - это батальон личной охраны фюрера. На подмогу им сбросили на парашютах курсантов-моряков. Для обороны сектора вокруг рейхстага и рейхсканцелярии немцы создали особый корпус под командованием бригаденфюрера Монке. Навербовали в этот корпус самых отборных нацистов, включили отъявленных бандитов из власовцев, из испанских фалангистов; словом, собрались "сливки" международного фашизма.
- А Гитлер-то там, это точно?
- Черт его знает! Все стены заклеены приказами бригаденфюрера Монке, и он пишет, что никогда не чувствовал себя так связанным с Гитлером, - Гусаковский даже наморщил лоб, стремясь вспомнить фразу поточнее, - "как в час, когда фюрер решил остаться с нами, бороться вместе с нами и отбить врага". Вот примерно так и пишут. Пленный показывал, что два дня назад сам видел Гитлера в саду за зданием рейхсканцелярии. Мое мнение - он правду говорит, потому что про Гиммлера он прямо заявил, что тот удрал.
- Значит, Гитлер здесь, не ушел!
Это известие сильно обрадовало меня.
- Похоже на то,- осторожно согласился Гусаковский. - Я к тому разговор веду, что в центральном секторе напрасно обращаемся по МГУ, бросаем листовки с обращениями антифашистов, военнопленных, жен. Рейхсканцелярию защищают фанатики, которые верят только в силу Гитлера. Мы поймали одного морячка - он, как осел, одно нам твердил: "Танковая армия Венка ворвалась в город, большая часть кварталов в наших руках, русские окружены" . Это мы-то окружены двадцать девятого апреля. Нет, этих,- подчеркнул Гусаковский,- агитировать можно только ударами танков и артиллерии. Я все самоходки поставил на прямую наводку по рейхсканцелярии. Мы с ходу к ней выскочили. Батальон Пинского вышел на Ландвер-канал, на танках подвез взрывчатку, саперы взорвали в бетонных набережных выход и вход. Группа Алексея Чупина отличилась.
- Помню Чупина.
- Молодец! Без задержки дал батальону майора Пинского возможность переправиться. Но Пинский не обеспечил перекресток. В Берлине ведь не как раньше, когда отдельные танки могли вырываться хоть на двадцать километров: здесь одним танкам хода нет, без артиллерии, без автоматчиков и саперов пожгут всех сразу. Вот и зашли немцы Пинскому в тыл. Сердцу было больно смотреть, как танки горели. Послал ему на помощь резервную роту старшего лейтенанта Храпцова, автоматчиков Героя Советского Союза Юдина, самоходки подполковника Мельникова - все, что было под рукой. Ох, какой бой был!
Не узнаю Гусаковского. Три года исключительно сдержанный, всегда не удовлетворенный достигнутыми успехами, он вдруг вошел в азарт, улыбается, глаза сияют, будто снова бой видит. Себе не верю: Гусаковский, и вдруг доволен итогами!
- Интересный бой был! - повторяет он.- Наблюдали его вместе с командиром корпуса Бабаджаняном на моем НП, с пятого этажа. Между прочим, тоже только Берлин приучил к такому - выносить наблюдательный пункт под самую крышу. В поле нам и из танка все хорошо видно, а некоторые начальники, как вы знаете, даже из подвала ухитряются бой наблюдать и по радио распоряжения отдавать. Город такое дело начисто исключает: тут кругом улочки, переулочки, подземелья, снизу ничего не видно. Здесь лучше всего залезть повыше, тем более - авиация не грозит, небо в наших руках. За целый день один-два немецких самолета прорвутся, не больше. Так я отвлекся. Хочу про этот бой рассказать. От немецких тан- I; ков только султаны дыма взлетали к небу. Прекрасный | был вид! Немного их было, десятка два с половиной, и все приказали долго жить. Захватили мы на углу большой дом. Эсэсовцы перешли в контратаки, была рукопашная схватка, били друг друга чем попало. Здание загорелось. Смотрю, Помазнев прыгает прямо в огонь. Автоматчики наши за ним. Думал - не увижу больше друга. Кричу как сумасшедший: "Что ты делаешь?!" - будто он мог слышать в такой какофонии. Вижу - вылезает на крышу, в одной руке флаг, другой стреляет из пистолета. На моих глазах упал с этим флагом. Автоматчик флаг водрузил, дом отстояли. Принесли ко мне Помазнева. Обгорелый, израненный, и просит извинения: "Извини, сделал, что мог!" Так обрадовался, что он остался живой, что и ругать не стал. Расцеловал и отправил в госпиталь. Смелый, чрезмерно смелый, отличный политработник. Сегодня подпишу вторично реляцию о представлении к званию Героя Советского Союза. Прошу Военный совет опять поддержать...
- Мы-то поддержим. А как тебя самого-то угораздило, Иосиф Ираклиевич?
- Глупо! - от досады он даже поморщился. - Доложили, что из захваченного дома проглядывается большое здание: на фасаде одно большое окно и один балкон. Решил, что, по всем признакам, это и есть рейхсканцелярия. Где-то читал, будто Гитлер задумал такой фасад в виде символа: один глаз и одна воля в государстве. Самому мне захотелось туда, в захваченный дом попасть, чтобы все видеть, развивать успех. И вот, когда к танку бежал, - не то снарядом, не то миной... Точно не помню - потерял сознание. Очнулся - рядом стонет офицер связи, надо мной склонился врач Штридлер. Чудесный человек! Смотрю, у него самого лицо в крови. "Перевяжи себя",- приказываю. "Я,- говорит,- здоров, товарищ командир",- и делает мне противостолбнячный укол. Потом укол связному. Тут я снова забылся, пришел в себя только в бронемашине. Ординарец поддерживает ногу. Вижу: Штридлера везут рядом; спрашиваю ординарца - что с врачом случилось? Рассказал ординарец, что нас накрыло одним снарядом, только меня в ногу, а его в голову, живот и руку. Уже в машине он себе - в третью очередь, значит, - делал укол. Прямо сквозь одежду вводил сыворотку и потерял сознание.
Дверь палаты раскрылась, и на носилках внесли раненого. Это был майор Штридлер. Из-под бинтов выглядывали, казалось, одни глаза. Он приподнялся на носилках.
- Эвакуируют меня, товарищ командир... Разрешите проститься.
В канун Первого мая Михаил Алексеевич Шалин делал очередной доклад Военному совету.
- Согласно ориентировке фронта, за внешнее кольцо можем больше не беспокоиться. Оттуда опасности - никакой. Три группы, которые по приказу Гитлера били с севера, с запада и с юго-востока с задачей освободить Берлин, либо разгромлены, либо уничтожены. Справа Рокоссовский ликвидировал "группу Штейнера", вышел севернее Виттенберга. В центре армии генералов Лелюшенко, Пухова и Лучинского разбили Венка. Пришлось Венку не деблокировать Берлин, а удирать к Эльбе. Совсем печально для противника сложилась обстановка на участке франкфуртско-губенской группы, на которую Гитлер рассчитывал больше всего. Окруженная в пятидесяти километрах от Берлина, она не сумела ни пробиться к городу, ни прорваться на соединение с Венком. Хочу отметить, что подобного примера одновременного двойного окружения больших групп, таких как берлинская и франкфуртско-губенская, на расстоянии всего полусотни километров одна от другой, история войн до сих пор не знала. Красная Армия будет по праву гордиться сложным маневром фронтов в этой операции. Особая трудность в уничтожении окруженного противника заключалась в различных задачах этих групп: берлинская стоит насмерть, обороняя столицу, и ее упорство мы чувствуем на каждом шагу, а франкфуртско-губенская - подвижная и маневрирует в разных направлениях. Но и это не спасает Гитлера.
