Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
В 16.30 журналисты подтвердили, что дети находятся в Куала-Лумпуре. На пресс-конференции Бахрин объявил, что похитил их во имя Аллаха. С этого момента жизнь потеряла для меня всякую ценность.
После официального подтверждения ужасной новости началась агония. Я плохо помню те несколько часов. От защищавшей меня все эти двадцать дней брони за несколько секунд не осталось и следа: я падала, тонула, умирала и все-таки продолжала жить. Слезы душили меня, и, когда стало ясно, что сама я не успокоюсь, кто-то вызвал доктора Майкла Джонса, моего врача. Я ослепла на левый глаз, и он, казалось, вот-вот выскочит из глазницы, а голова болела так, словно хотела разлететься на куски. Меня уложили в постель, но истерика не прекращалась. Я слышала какие-то крики – страшные, будто звериные, полные муки и первобытной боли; потом мне сказали, что это кричала я. Майкл сделал мне укол петидина, но я не почувствовала никакой разницы. Мою боль не мог облегчить ни один наркотик. Помню, как позже кто-то с трудом дотащил меня до туалета. К этому моменту я уже ничего не видела, но услышала, как вдруг смолк гул голосов, когда я зашла в гостиную. Я спросила, в чем дело, и мне объяснили, что дом полон представителями прессы и юристами. Чей-то голос прошептал мне в ухо, что мне не обязательно разговаривать с ними – все понимают, в каком я состоянии. Кажется, в конце концов я все-таки потеряла сознание. Не помню, да это меня и не интересует. Меня не интересует ничто и никто, кроме Шах и Аддина.
31 июля 1992 года. Пятница
Ян настоял на том, чтобы я несколько дней оставалась в постели, его поддержали все наши друзья, а у меня не было сил спорить: голова продолжала невыносимо болеть, и на какое-то время я совершенно ослепла. Но уже в пятницу 31 июля я снова встала и начала бороться. Сначала мне было страшно: я отвыкла от борьбы и боялась того, что мне предстоит, боялась вопросов, которые станут задавать журналисты. Целую неделю Ян, Лилиан, Джон и Дэвид Абрахам принимали весь огонь на себя, но сегодня мне самой предстояло вернуться в строй. На вечер была назначена пресс-конференция для представителей всех средств массовой информации, на которой планировалось обсудить юридические проблемы, а также действия правительства в сложившейся ситуации.
Кроме того, мне предстояло дать эксклюзивное интервью корреспонденту самого популярного в Австралии журнала и впервые рассказать широкой публике о подробностях моей жизни в Тренгану, что тоже заставляло меня сильно нервничать. Раньше я не считала нужным сотрудничать с журналами, но сейчас мне пришлось пойти на это по двум причинам: во-первых, я надеялась таким образом оказать дополнительное давление на правительство, а во-вторых, нам очень нужны были деньги на все возрастающие юридические расходы. Журнал не заплатит мне за интервью ни цента, но зато сделает взнос в «Фонд спасения детей Гиллеспи», недавно основанный нашими друзьями, в число которых входили бывший глава правительства штата Виктория сэр Руперт Хамер, Брайан Голдсмит, Брюс Макменамин и Роджер Эванс. Средства фонда будут расходоваться на покрытия наших юридических издержек и, возможно, на судебные расходы, если нам придется вести процесс в суде Малайзии. Все неизрасходованные суммы будут либо возвращены жертвователям, либо, если взнос был сделан анонимно, переданы в фонд ЮНИСЕФ «Помогите детям».
Ничего этого не понадобилось бы, если бы федеральное правительство проявило больше активности и желания помочь. Сенатор Гарет Эванс отказался встретиться или хотя бы поговорить со мной, продолжая утверждать, что похищение моих детей является «семейным и частным делом». Он отозвался об этом происшествии как о «весьма прискорбном». Мне очень хочется знать, какие эпитеты он употребил, если бы на месте Аддина и Шахиры оказались его собственные дети.
В предыдущий понедельник команда наших юристов, состоящая из Лилиан, Джона и Дэвида Абрахама, летала в Канберру, чтобы обсудить финансовую помощь, предложенную правительством, о чем сенатор Эванс, разумеется, поспешил сообщить прессе. В комнате, предназначенной для заседаний, вокруг круглого стола сидели десять чиновников, представлявших Министерство иностранных дел и Генеральную прокуратуру. Ни один из министров не счел нужным явиться на эту встречу. Сначала чиновники готовы были выделить на помощь нашей семье тысячу долларов (примерно четыреста фунтов), но после трех с половиной часов препирательств и бюрократических уверток расщедрились на две с половиной тысячи (то есть на тысячу фунтов). Эта сумма не покрывала даже стоимости билетов, купленных нашими юристами для этой похожей на фарс поездки в Канберру, не говоря уж о расходах на тяжбу с королевской семьей Тренгану. Поэтому «щедрое» предложение правительства было отвергнуто с презрением, которого оно и заслуживало.
В газетах в последние дни появлялись такие заголовки: «НАДЕЖДЫ БОЛЬШЕ НЕТ. СЕМЬЯ ГИЛЛЕСПИ В ТРАУРЕ», «ОТЕЦ БЛАГОДАРИТ АЛЛАХА ЗА СПАСЕНИЕ ДЕТЕЙ», «ПРОТЕСТЫ ПРОТИВ ПОХИЩЕНИЯ», «ДЕТИ В МАЛАЙЗИИ», «ПРИНЦ НАРУШАЕТ ЗАКОНЫ, ЧТОБЫ ВЕРНУТЬ ДЕТЕЙ», «СЛАВА АЛЛАХУ», «С РОДИНЫ НА РОДИНУ», «БОРЬБА ЗА ДЕТЕЙ – ПРОБНЫЙ КАМЕНЬ ДЛЯ АВСТРАЛИЙСКОГО ПРАВОСУДИЯ», «ФОТОГРАФИЯ, РАЗБИВШАЯ МАТЕРИНСКОЕ СЕРДЦЕ», «ДЕТИ НЕ УКРАДЕНЫ, А ПРОСТО ВЕРНУЛИСЬ ДОМОЙ, – ЗАЯВЛЯЕТ ПРИНЦ», МАТЬ НЕ ДОЛЖНА ОСТАВЛЯТЬ НАДЕЖДУ, УТВЕРЖДАЕТ СУДЬЯ», «МУСУЛЬМАНЕ ОБВИНЯЮТ ПРЕССУ В ПРЕДВЗЯТОСТИ», «НАРУШЕНЫ ПРАВА ДЕТЕЙ, – ГОВОРИТ АДВОКАТ», «БЕГСТВО ЧЕРЕЗ МОРЕ». Кроме газет похищение моих детей обсуждалось в открытых дебатах на телевидении, в интерактивных радиошоу, а кроме того, мы получали массу писем, не помещавшихся в наш почтовый ящик. Люди писали, чтобы выразить мне любовь, сочувствие и поддержку, и я бесконечно благодарна им за это. Мне очень хотелось лично ответить всем этим добрым людям, но я не знала, когда буду в состоянии сделать это.
Правда, с другой стороны, мысль о том, что наша частная жизнь отныне стала общественным достоянием, а наше личное горе обсуждается и оценивается в заводских цехах, в офисах, на улицах и в светских гостиных, стала для меня источником постоянных мучений. Публичность оказалась обоюдоострым мечом: с одной стороны, для спасения детей мне необходима была поддержка моих сограждан, но с другой – меня не могло не раздражать то, что они в какой-то степени стали считать нас своей собственностью. Разумеется, среди всего этого шума не могли не проснуться и уродливые расовые предрассудки. Ведущий одной из сиднейских радиостанций прямо в эфире назвал меня «косоглазой плаксой» и заявил, что меня следует выслать туда, где мое место. Нашлись и другие австралийцы, которые радостно подхватили подобное мнение. Думаю, я сама виновата в том, что оказалась не готовой к этому. Я была слишком наивна и, даже глядя в зеркало, забывала о том, что некоторые невежественные люди судят о человеке только по его внешности. Зато ведущие радиостанций «3 АВ» Маргарет Флетчер и «Радио Аделаиды» Мюррей Николь оказались настоящими друзьями и немедленно встали на мою защиту и заодно помогли мне, нещадно критикуя правительство.
