Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал первый
И вдруг – вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Летучку ведёт сам Чаковский. Прежде чем предоставить слово сотруднику, назначенному обозревать номер, он хочет сделать заявление. «Во избежание возможных недоразумений», – объясняет он сотруднику и нам, сидящим в зале. Оказывается, что руководство газеты (и Чаковский с себя вины не снимает!) совершило чудовищную идеологическую ошибку. Он, Чаковский, вчера на одном дыхании прочитал «Горячий снег» Юрия Бондарева и категорически несогласен с той оценкой романа, какую дал ему Золотусский! Ка-те-го-ри-че-ски! Наконец-то писатель сумел преодолеть свойственную ему былую узость взгляда на войну, дал её широкое панорамное изображение, а Золотусский пишет так, будто речь идёт о прежнем Бондареве. И даже больше! Золотусский (Чаковский не утверждает, что намеренно, но это факт) исказил главные мысли писателя в этом романе, дал карикатуру на впечатляющее батальное полотно, изображённое Бондаревым.
– Да, статья Золотусского – диверсия! – кричит с места Наум Мар и, вскакивая на ноги, продолжает: – Я думаю, что нужно создать комиссию, которая проверила бы, каким образом эта статья могла быть напечатанной в газете.
Мара недаром называли у нас Маром Советского Союза. Его раболепные интервью с военачальниками постоянно печатались к соответствующим воинским датам. Сотрудникам он давал понять, что не просто интервьюирует маршалов, но со многими из них крепко дружит. Пройдёт несколько лет. Наш большой кабинет, где мы некогда сидели с Золотусским, разделят не слишком плотной перегородкой на два. Один кабинет оставят за мной, а в другой въедет Мар, обладавший зычным, мощным голосом. Я стану всякий раз вздрагивать, когда чуть ли не над ухом будет раздаваться: «Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза!» Ликующий, имитирующий парадное приветствие голос Мара означает, что ему позвонил сейчас какой-то маршал. Как правило, спустя несколько минут Мар открывал мою дверь и говорил озабоченно что-нибудь вроде: «Конев звонил. Сдаёт потихоньку старик! Печень, говорит, прихватило!» А через некоторое время захлёбывающаяся от смеха Нина Подзорова рассказала мне, что по какому-то делу зашла к Мару как раз в тот момент, когда он выкрикивал своё победное парадное приветствие некоему маршалу, глядя в нашу общую с ним стену. Телефонной трубки у Мара в руках не было!
Думаете, его смутило это разоблачение? Нисколько! Конечно, ни с кем из тех, у кого брал интервью, он не дружил. Но умел быть им необходимым. И был настолько убедителен в этом, что, когда его долго отказывались принять в союз писателей, то Ираклий Луарсабович Андроников, которого Мар сопровождал повсюду, воспевая в газете любые его шаги, – сам Ираклий Андроников гневно заявил, что сдаст писательский билет, если такой же не получит Наум Мар!
А на летучке предложение Мара не прошло. Чаковский сказал, что не видит необходимости в создании какой-то комиссий, но отреагировать на статью Золотусского газета просто обязана. И ответили в следующем же номере, расточая льстивые похвалы Бондареву и проклиная критика его романа.
Но именно с этого романа следует вести отсчёт всех бесчисленных наград Бондарева (родился 15 марта 1925 года), которыми, как конфетти, стали осыпать Юрия Васильевича советские власти.
Итак. Герой соцтруда, два ордена Ленина, Орден Октябрьской Революции, орден Трудового Красного Знамени, орден Отечественной войны II степени, орден «Знак Почёта», две медали «За отвагу», медаль за оборону «Сталинграда» (судя по 2 степени ордена Отечественной войны, Бондарев пришёл с войны с этими тремя медалями. Орден Отечественной войны к 50-летию выдали всем фронтовикам. Но награжденные хоть каким-нибудь орденом, получали 1 степень).
Ну вот. А теперь за литературу. За «Горячий снег» – золотая медаль имени Довженко. За сценарий к этому фильму – Госпремия РСФСР им. Братьев Васильевых. За сценарий киноэпопеи «Освобождение» – ленинская премия. Госпремия СССР за роман «Берег». Госпремия СССР за роман «Выбор».
Не слабо! А ведь всё это за то, что надоело писать правду!
* * *По случаю сорокалетия «Литературной газеты» нам расширили штатное расписание и прибавили зарплату. Я получил высшую обозревательскую ставку, которую мне установил первый зам главного редактора Сырокомский.
Из литдрамвещания Радикомитета к нам пришла Ксения Васильева, оказавшаяся впоследствии неплохим прозаиком. Её посадили на ленинградские книги и журналы.
Остальные периферийные издания отдали Нине Александровне Подзоровой. Она уже работала в «Литгазете» (это было до меня), но уехала с мужем, которого послали работать за границу. Вернувшись, без особой надежды зашла в газету. Оказалось: есть место!
Она пришла перед самыми торжественными церемониями, которые должны были состояться в Колонном зале, где Председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный прикрепит к нашему знамени орден Ленина.
Среди других её выдвинули в одного из часовых у знамени, который стоит, пока его не сменили.
С репетиций она возвращалась невероятно весёлой.
– Вот представьте, – говорила. – Чаковскому вручают знамя.
– Кто? – спрашивают.
– Ну, тот, кто там в Кремле отвечает за такие мероприятия.
– Церемониймейстер, – говорят ей.
– Да что-то в этом роде. Чаковский несёт знамя развёрнутым. Оно полуспущено. Он держит древко двумя руками. А за ним – в цепочку гуськом – первый зам, замы, ответственный секретарь, члены редколлегии.
– Ну и что? – спрашивают.
– А то, что каждый идёт, закрывая ладошками ширинку.
– А церемониймейстер?
– А он: отставить! Вы не в бане! Руки держать по бокам.
В самом Колонном зале всё прошло безукоризненно. И орден Подгорный прикрепил, и речь толкнул по бумажке.
Ну, а после банкета отправился куда-то за кулисы с редколлегией. Но, видимо, она ему наскучила, если он с большой свитой, в которой были и наши руководители, внезапно возник в комнате, где мы, члены месткома, партбюро и комсомольского бюро редакции, упаковывали знамя, к которому был прикреплён орден, грамоты и другие вещи.
– Это наш актив, – сладко улыбаясь нам, сказал Подгорному Чаковский.
– Да у вас тут цветник! – почти пропел Подгорный, оглядывая Подзорову, крупные формы которой были подчёркнуты облегающим их платьем.
Нина Александровна улыбнулась, а Сырокомский что-то прошептал Чаковскому. Я понял, что. Чаковский мало кого знал из сотрудников по фамилии, имени и отчеству.
– Это Нина Александровна Подзорова, – почтительно представил её Подгорному Чаковский.
– А меня зовут Николай Викторович, – сказал Подгорный Подзоровой.
– Я знаю, – отозвалась та.
