Василий Росляков - Последняя война
- Я вас прощаю.
Наступило молчание, Дмитрий Васильевич полез в карман за кисетом, стал сворачивать цигарку, и слышно было, как он рвал полоску газетной бумаги, слышно, как из щепотки сыпанул табаку на оторванный листочек, как сплюнул табачную мелочь, прилипшую к губам, когда склеивал цигарку. Молчание было не тягостным, когда всем бывает неловко, а тем редким молчанием, когда у каждого от внезапной любви друг к другу комок подкатывает к горлу. Судьба не часто дарит человеку минуты такого молчания.
- Иди, - Кочура тронул прокуренными пальцами Сонину голову, темную кудрявую голову со спущенным платком. - Трибунала я не боюсь, Дмитрий Васильевич. Не знаю, кого поставить перед ним за Настю. Тут уже никакие слова, никакое прощение не поможет. Знает же Соня о Насте, та тоже не послушалась, отвезли рожать в деревню, уже на девятом месяце, а немцы повесили ее, дознались, что партизанка. Нет, дурочки, нарушают. И ты, Соня, тоже. А теперь извиняйся перед вами... - И сел Кочура за свой стол и тоже достал курево.
- Если у тебя все, начштаба, - сказал Емлютин, - тогда зови разведчиков, у меня срочное дело к ним, да вели приказ свой посрывать с дерев, документ ведь исторический, не дай бог пропадет и никто о нем знать не будет. Язык-то какой, язык!
Раз уж Емлютин засмеялся, - значит, все, значит, инцидент исчерпан, Кочура прощен и все забыто.
- Вот у кого, корреспондент, учись языку, - все же не смог не добавить Дмитрий Васильевич.
В землянку набились разведчики. Человек двенадцать. Разместились, замолчали. Скиба воинственно хохлился в углу, возле Сони.
- Прошу, товарищи разведчики, принять к сведению, приказ свой начштаба отменил, - сказал Дмитрий Васильевич. - Этому Скибе за стрельбу я бы на месте командира дал наряд вне очереди. Теперь о Калмыковой. Если муж разрешит, отправим ее на Большую землю с первым самолетом.
- Она не полетит, - глухо отозвался Скиба.
- Ну, это мы еще посмотрим, - сказал Дмитрий Васильевич. - С этим все. Теперь у меня дело, срочное, задание фронта. Нужно пройти в Унечу, к немцам, в самое пекло. Задание опасное. На добровольца.
- У нас любой пойдет, - сказал командир разведчиков.
- Мне не любой нужен, мне нужен доброволец.
- Я пойду, - встал Иван Скиба. За ним еще двое поднялись.
- Иван, тебе нельзя, - сказал командир.
- Это как понимать? Мне нельзя? Ведь не я беременный, она.
- Заткнись, - сказал командир.
Соня умоляла глазами Ивана, но он не смотрел на нее, с вызовом держал поднятое лицо и твердил свое.
- Я должен, я за двоих буду, пока она не может.
- Не годишься, - сказал Дмитрий Васильевич. - Выдержки нет, загремишь сам и дело не сделаешь. Человек туда отправлен, но его нет, не вернулся. Повторяю, это опасно и сложно.
- У меня выдержки хватит, - не сдавался Скиба.
Тогда зашуршала палаткой Соня. Она прошла к столу, поглядела на Дмитрия Васильевича, на Кочуру, на ребят.
- Вы послушайте меня, - сказала Соня. - Не перебивайте. Пройти в Унечу парню нельзя, как вы хотите. Туда может пройти только женщина, девушка или подросток, но и тут риск очень большой. Нельзя посылать на смерть ни девушку, ни подростка, ни женщину... На риск. А мужчину - на прямую смерть.
- Поэтому я и спрашиваю добровольца, - не сдержался Дмитрий Васильевич. - Туда послана женщина, но она не вернулась. Подростков у меня нет. Спрашиваю добровольцев.
- Я пойду, - опять вскочил Скиба.
- Я же просила не перебивать меня, Ваня, ты сядь. - Соня опустила глаза, стала собираться с мыслями, перебили, не дали договорить. - Риск для всех большой, - заговорила опять, - смертельный. Без риска пройду только я, больше никто.
- Дура! - крикнул Иван Скиба. Другие загалдели почти возмущенно.
- Посылай любого, и хватит, - сказал кто-то громко.
- Только я пройду без риска, - повторила Соня.
Дмитрий Васильевич молчал, Кочура молчал, но видно было, что Сонины слова задели и того, и другого одинаково. Как страшно и как просто верно. Да, Соня права. Но разве может пойти на это Дмитрий Васильевич или тот же Кочура, в особенности после такого своего приказа, после такого случая. И разведчики со своим командиром понимали, что Соня права. Молодая беременная женщина куда хочешь пройдет. Кто ее остановит, у кого вызовет она подозрение? Соня права. Да, она права. Но никто, ни один из присутствующих тут не мог вслух сказать эти слова. Все молчали. И это было другое молчание. Тяжелое, почти неразрешимое.
- Почему вы молчите? - с детским удивлением в глазах сказала Соня. Вы же знаете, что я права.
- Да, мы знаем, - угрюмо сказал Дмитрий Васильевич, - но я не могу тебя, Калмыкова, послать на это задание.
Сказал, потом повернулся к начальнику штаба, на него вопросительно поглядел.
- Нет, - коротко ответил Кочура.
Тогда стоявший все время в некоторой растерянности Иван Скиба сказал:
- Соня права... Лучше бы она была не права. Но она права.
Он знал, что никто не осмелится первым сказать эти слова, и он сказал.
Нет, никто не боялся за себя лично, все боялись провалить задание фронта. Человек не вернулся. Женщина не вернулась. Нельзя одну неудачу поправлять другой неудачей.
На ночь глядя никто из гостей не захотел уезжать из отряда. Емлютин остался ночевать в штабной землянке, где он и Кочура долго разговаривали с Соней. Виктор и Славка спали у разведчиков, где тоже долго не ложились, ждали Соню.
Одетую под деревенскую молодуху на сносях, чуть-чуть подгримированную сажей от коптилки, чтобы подурней выглядела, утром ее провожали Дмитрий Васильевич, Кочура и Скиба. Все они сидели на емлютинской линейке и ехали лесной дорогой, разговаривая вполголоса о том, о сем, о погоде, о нынешней осени, о том, что в каком-то дальнем отряде слышали однажды ночью артиллерийскую канонаду, фронт, что ли, подходит; нет, фронт еще далеко, сказал Емлютин, но вообще-то, может, прорыв где-нибудь. Говорили о том, о сем, но думали о Соне. Конечно, беременная пройдет, но идти далеко, сначала ведь через мост, через Десну надо, это не так просто, а потом сколько шагать по селам, по деревням через немцев, через полицаев, кто такая, откуда, ха, беременная, а поглядите, может, врет, да мало ли что от этих зверей можно ожидать, а там, в Унече в этой, в пекле, все там немцем кишит на этом узле железных дорог.
- Ладно, - сказал Емлютин Дмитрий Васильевич, - ладно, Соня, как только вернешься - сразу на Большую землю, и спрашивать у твоего Скибы не будем.
Скиба не стал спорить, молчал, держал Сонину руку в своей руке. Вот уж последняя полянка, дальше опушка, за опушкой поле, к Десне сползает, хотя Десны совсем не видать. Аза Десной немцы. Все, хватит, тут, Дмитрий Васильевич, надо остановиться. Дмитрий Васильевич натянул вожжи. Приехали. Сошли с линейки, остановились на дороге, затравеневшей, давно не езженной, даже в колеях трава растет. Присели напоследок кто где, Соня с Иваном на подножке линейки, Кочура и Дмитрий Васильевич на приступочке дороги, поставив ноги в глубокую колею. Ну, поднялись, слова какие кто мог сказали, за руку попрощались, и Соня с Иваном пошли к опушке. Там постояли немного, обнялись, потом Соня легонько оттолкнула Скибу, провела рукой по его лицу, по груди и медленно отвернулась, пошла. Скиба смотрел ей вслед. Смотрели вслед Соне и Дмитрий Васильевич с Кочурой. Для них она уже была далеко и была маленькой темной фигуркой под низким пепельным небом. От Ивана Соня была еще не так далеко, он еще различал клетки на ее теплом платке. Но она уходила все дальше и дальше и становилась все меньше и меньше и для Ивана. Потом Скиба вернулся к линейке. Еще все втроем смотрели на маленькую одинокую точечку, почти незаметно перемещавшуюся по зеленовато-бурому полю.
