Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня
Игоря Николаевича Неверли уже нет с нами... Остались его книги...
Марта
В 1987 году перед Днем Победы меня пригласили на телевидение и сказали, что 9 мая будет телемост Москва-Варшава. Просили поучаствовать в передаче.
Вас будет трое. Ведущий - писатель Горчаков, поэт Николаев и вы. Если хотите, возьмите с собой внучат. С польской стороны будут четыре мужчины и одна женщина, - сообщили из телестудии.
- Пшимоновский будет? - спросила я.
- Нет, не будет. Он где-то за границей.
Горчакова я знала давно, его передачи шли еще с Шаболовки. Тогда это называли перекличкой и вели ее Овидий Александрович и Януш Пшимоновский. С поэтом Александром Николаевым была знакома по его стихам и изумительной песне "Я славлю женщину!" Там это название еще как-то уточнялось - мать, жену, пани...
Тогда, в Останкино я спросила поэта:
- А почему "пани"?
И услышала такую историю:
- К концу войны лейтенантом я командовал батареей. Батарея моя и много других базировались на берегу Балтийского моря за Гданьском. Немцы разбили всю батарею и обслугу. Когда бой кончился, то стали хоронить убитых. Тут мой дружек еще по артиллерийскому училищу прибежал, осмотрел меня, бездыханного, и закричал: "Не дам хоронить Сашку! У него ноги лежат не как у покойника". Меня обступили. Подошел польский врач, местный житель, послушал и сказал, что лейтенант жив, только крови потерял много рука у него оторвана... "Ему срочно нужно переливание крови. Какая группа у вашего товарища?" - спросил доктор. "Не знаю." ответил Паша. - "Какой же ты друг, если на войне не знаешь группы крови своего товарища?... "Все как-то растерялись, притихли. А тут подходит девушка-полька и говорит: "У меня в концлагере фашисты брали кровь и я слышала, что она у меня нулевая"...
- Очнулся я, - продолжал Саша, - и увидел, что лежу на столе, а за стеклом, рядом со мной, ну просто "небесное создание"! Белокурые волосы, голубые глаза, чудный цвет лица и... Больше я ничего не помню. Дальше пошли дороги, госпиталя. Кто была она, моя спасительница?..
Вот уже и война давно закончилась, я женился, а белокурая полька не выходит у меня из ума. Писатель Наум Мар как-то написал обо мне очерк "Бессмертный лейтенант". Поляки перепечатали его, радио передало: "Кто спас лейтенанта Николаева?" И вот однажды в моей квартире раздался телефонный звонок: "Саша! Это я, Марта. Я в отеле "Белград". Жду тебя... "
Я сразу догадался, кто эта Марта. Выскочил из дома, а живу я в районе Киевского вокзала, и понесся к гостинице. Летел, не чувствуя под собой ног. Бородинский мост, отель "Белград"... Она меня ждала. Мы обнялись и заплакали. Потом я повез Марту к нам в дом. А там тоже уже ждали - жена, дети, друзья. Мы чествовали Марту. Моя жена сняла свой перстень с красным камнем, и сказала: "Саша, подари от себя Марте. Пусть он напоминает ей, как она спасла тебя, отдав свою кровь... "Я подошел к Марте, надеваю ей перстень на палец, а она не берет. "Почему?" - спрашиваю. - "Меня на границе ваши таможенники не пропустят." - "Пропустят, говорю - обязательно пропустят! Я вот тебе подарю свою книгу стихов, на ней напишу, кто ты есть для меня, пограничники прочтут и пропустят."
С тем Марта и уехала, пообещав писать. Но что-то долго от нее писем я не получал... Наконец, через полгода пришло и, о ужас! Марта писала, что на границе перстень у нее отобрали. Затем отвели в отдельную комнату, раздели донага и женщина-таможенница все приговаривала: "Какие вы, поляки, странные! Все норовите что-то неположенное увезти... "После этого я долго болела...".
Прочитав письмо Марты, я не знал даже, что и предпринять. Позвонил Мару в "Литературку". Тот взбесился. Наум Мар человек эмоциональный, тут же позвонил начальнику Управления таможенных перевозок и начал с обещания что скоро перестанет платить партийные взносы... Мару ответили: "Выясним"...
Через два дня "выяснили". Позвонили мне домой и спросили: "Когда и куда можно привезти вам ваш перстень?" - "Это не мой перстень! - закричал я в бешенстве. - Это перстень полячки. Соизвольте ей вручить с извинениями!.."
И опять время тянется, а от Марты нет известий, и Управление таможенных перевозок молчит. Наума Мара уже не стало, о нем я сильно горевал.
Письмо из Польши пришло как-то незаметно, обычно, вместе с газетами и журналами, затерявшись в них. Марта писала, что ее вежливо попросили пожаловать с определенным поездом, к определенному часу в пограничный городок. Ее будут ждать и встречать пограничники. "Я, Саша, - рассказывала Марта, решила не ехать, но меня уговорили домашние. Приезжаю и вижу в окно группу пограничников с цветами - кого-то встречают. Оказалось, меня. Пограничники были польские и советские, а в чинах, Саша, я не разбираюсь. Советские извинились передо мной и вручили мне, как орден, перстень с красным камнем твой, Саша, подарок. Предложили отобедать, но я наотрез отказалась, сказала, что очень спешу домой...".
Такая вот история. И вот теперь, когда шел телемост "Москва-Варшава", Марта сидела в варшавской студии телевидения среди своих соотечественников и не сводила своего взгляда с Саши и его внучки Ксенечки и, не переставая, крутила на своем пальчике перстенек с красным камнем.
В конце передачи ведущий спросил Марту :
- А сколько же вам было лет тогда, когда вы отдавали свою кровь русскому?
- Двадцать, - ответила Марта и почему-то смутилась.
"Живым не вериться, что живы"
А письма ко мне все шли и шли. Теперь уже по другому поводу. Многие из них я сохранила. Вот письмо из Ташкента. Василий Петрович Рябов, преподаватель политехнического института, писал:
"Прочитал два очерка о вас, дорогая Анна. В "Литературной газете" "Егорушка" и в "Огоньке" - "Штурман полка". Горжусь вами, как русский человек. Вот уже вторую неделю хожу под впечатлением прочитанного о вас, расстроенный и встревоженный воспоминаниями о минувшей войне. Спасибо вам, русские женщины!
Тяжело было нам на вислинском плацдарме в составе 8-й гвардейской армии. В тот день, когда вас сбили зенитки врага, нам, наземным войскам, было особенно тяжело. Я там, на плацдарме, смотрел на штурмовиков, как на героев. Появление Ил-2 заставляло молчать фрицев, и захлебывались их атаки. Всегда хотелось расцеловать летчиков-штурмовиков, мне казалось, что они необыкновенные герои. Но, оказывается, своим героизмом нас выручали не только мужчины, но и наши милые русские девушки. Я прошел в боях всю войну, имею много орденов, но приклоняюсь перед вами и горжусь вами...".
Полковник в отставке Константин Ахеллесович Паппа из Белой Церкви рассказывал о себе, о том, что он, артиллерист, участвовал во многих войнах, многое повидал, еще больше пережил. "Я видел ваш последние бой на Магмушеском плацдарме за рекой Вислой, южнее Варшавы, - припомнил артиллерист. - Я тогда не знал, что горящий штурмовик вела женщина. Это был ведущий самолет второй группы. В первой группе тоже подбили ведущего штурмовика, но он сумел посадить его на остров посредине реки Вислы. Ваш же самолет вспыхнул на высоте факелом пошел к земле, к фашистским танкам, и взорвался...
