Борис Тененбаум - Великий Линкольн. «Вылечить раны нации»
И тут-то Френсис Блэйр и изложил ту гениальную идею, которая его осенила: он предложил немедленно прекратить военные действия, объединить армии Севера и Юга, вручить командование ими обоим главнокомандующим, генералу Роберту Ли и генералу Улиссу Гранту, и дружно двинуться в Мексику.
Дальше открывались самые радужные перспективы: французская марионетка, император Максимилиан, будет немедленно изгнан, и доктрина Монро о невмешательстве европейских стран в дела стран Америки будет торжественно утверждена. Hy, а дела в Мексике надо будет как-то устроить – и кто же подойдет для этого больше, чем Джефферсон Дэвис? Он станет там диктатором и наведет порядок железной рукой – что и нетрудно при таких помощниках, как генерал Ли и генерал Грант.
Джефферсон Дэвис на своем веку многое повидал – случалось ему говорить и с сумасшедшими.
И вполне хладнокровно предложение о «… диктатуре в Мексике …» он отбросил хотя бы потому, что оно явно исходило не от Линкольна, человека вменяемого и глубоко рационального, а от избранного им посредника, человека, по-видимому, слегка невменяемого.
Но если отделить зерно от плевел, то зерно все-таки оставалось – посредник был налицо, и можно было попробовать начать переговоры. Дэвис попросил Блэйра вернуться в Вашингтон и осведомиться у Линкольна – не будет ли он согласен принять эмиссаров КША? Он даже снабдил своего гостя письмом, в котором извещал Вашингтон, что готов послать туда полномочных представителей с высокой целью: « установления мира между двумя нашими странами …»
II
Ответное письмо не заставило себя ждать: Блэйр доставил в Ричмонд письмо Линкольна, в котором говорилось, что он с готовностью примет любых уполномоченных:
«… если это поможет установлению мира в нашей общей стране… »
Разница между « двумя нашими странами …» Джефферсона Дэвиса и «… одной нашей страной… » Авраама Линкольна была глубока, как бездонная пропасть, и многие члены кабинета президента КША предлагали бросить все дело – оно явно вело в никуда. Но Джефферсон Дэвис рассудил иначе. Он отрядил для переговоров целую делегацию, члены которой были подобраны так, что все они занимали в свое время видное место в том Союзе, который существовал до Гражданской войны.
Первым в списке шел Александр Гамильтон Стивенс, вице-президент КША. В течение целых 16 лет, с 1843-го и по 1859-й, он был членом конгресса США – многие теперешние политики Севера его хорошо знали. Например, его хорошо знал Авраам Линкольн – в ходе своей одной-единственной сессии в конгрессе он представлял там партию вигов, к которой тогда принадлежал и Стивенс, так что они были как бы однопартийцы.
В свое время, примерно в середине 1863 года, Дэвис уже пытался отправить Стивенса в Вашингтон – официально всего лишь для того, чтобы обсудить вопрос об обмене пленными – но дело было уже после победы при Геттисберге, и Линкольн отказался его принять.
Стивенса сопровождало еще два лица – Джон Кэмпбелл, бывший член Верховного суда США, и Роберт Хантер, когда-то представлявший Виргинию в сенате.
Делегаты добрались до линии фронта и выяснили, что на стороне федеральных войск их прибытия как-то вроде бы и не ждут. Они осведомились о местопребывании генерала Гранта – он, по идее, должен был знать об их прибытии. Ответ они получили совершенно обезоруживающий:
« Гранта в ставке нет, он сейчас в большом запое »[2].
Военный министр, Эдвин Стэнтон, когда его известили о делегации южан, сказал, что он совершенно ничего не знает ни о каких переговорах и в разрешении на пересечение боевых линий отказывает. В общем, весь проект чуть было не сорвался – Стэнтон его явно саботировал, – но тут Грант вернулся к себе в штаб и 31 января 1865 года собственной властью разрешил делегатам к нему приехать. Приняли их вполне любезно, но без всякой помпы. Посланцев КША просто поразило, что домик, в котором жил Грант, даже не охранялся часовым.
Сенатор Хантер сразу начал с того, что передал генералу Миду дружеское письмо от губернатора Виргинии Генри Уайза. Дело тут было в том, что жены губернатора Уайза, верного сторонника Конфедерации, и генерала Мида, командующего федеральной Армией Потомака, были сестрами. Соответственно, близким родственникам вполне можно было поговорить о семейных делах, оставив в стороне один печальный факт, которого сейчас не стоило касаться.
Факт этот состоял в том, что гимн, распевавшийся Армией Потомака, повествовал о гибели Джона Брауна, чье «… тело покоится в земле …», – а повешен был Джон Браун в Виргинии, конечно, по приговору суда, – но и с санкции губернатора штата, мистера Генри Уайза, близкого родственника генерала Мида, командующего Армией Потомака.
Такого рода подробности, конечно, заметались под коврик – но они, тем не менее, как-то сами по себе вылезали наружу. Например, когда генерал Грант принимал своих гостей с Юга в домашнем кругу, его жена осведомилась у Александра Стивенса – не может ли он посодействовать освобождению ее брата Джона из плена? Стивенс, конечно же, ответил, что будет рад сделать все возможное – и задал встречный вопрос: « А почему же миссис Грант не попросила своего мужа об организации обмена?»
Ну, и она ответила, что да, конечно, она его просила – но он ответил ей отказом. И даже не захотел обменять своего собственного кузена, сражавшегося на стороне Юга и сидевшего сейчас в лагере для военнопленных под контролем федеральной армии. Генерал Грант считал, что кузену-мятежнику так и надо. А что касается его шурина, то он попал в тюрьму на Юге не как военнопленный, а просто потому, что в момент начала войны был в Луизиане, и его там интернировали. Как же можно обменять его раньше, чем выйдет на свободу последний пленный солдат федеральной армии, сражавшийся за Союз? Разве это не вопрос принципа?
В общем, после ужина в семейном кругу генерала Гранта эмиссарам КША было о чем подумать.
III
Официальные переговоры начались утром, 3 февраля 1865 года, на борту президентского парохода «River Queen» – «Речная королева» – Линкольн прибыл на нем вместе с государственным секретарем США, Сьюардом, и беседы с эмиссарами КША они проводили вдвоем.
Вообще-то, дело могло лопнуть, не начавшись – пререкания по поводу того, будут ли переговоры вестись « во имя мира между нашими двумя странами…» или « во имя мира в нашей одной общей стране …», шли довольно долго.
И военное министерство США действительно очень не хотело переговоры и начинать – Эдвин Стэнтон опасался, что « президент Линкольн по доброте своего сердца будет к мятежникам слишком уж снисходителен… ». Но генерал Грант убедил Линкольна, что отпускать посланцев Джефферсона Дэвиса, даже с ними не встретившись, было бы неполитично.
