Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
Так прошло три часа. Я совершил всю воскресную службу со слезами. В конце концов я почувствовал некий мир, некую сладость, некую радость внутри себя. Тогда начала произноситься молитва: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя. Господи Иисусе Христе, помилуй мя“. Ага, хорошо. И тогда я приступил к литургии.
Следовательно, не так серьезно осуждение кого-то, как осуждение своего Старца. Тогда — увы тебе! Это как если бы ты осудил самого Бога!»
* * *
Старец Иосиф говорил отцу Ефрему, что если имеешь духовный опыт и заходишь в какой-нибудь дом, то можешь сориентироваться, каким духом проникнут этот дом. Например, духом стяжательства, или лжи, или сребролюбия. Отцу Ефрему хотелось получше понять, что имел в виду Старец, ибо это казалось ему не только невероятным, но и нелепым. Однако сказанное было правдой. Сам отец Ефрем позже рассказывал: «Однажды я пошел служить к Старцу Иосифу. Как только я вошел к нему в келлию, сразу сказал:
— Старче, что здесь происходит?
— Что такое? — спросил он.
— Здесь господствует дух молчания, он словно внушает мне — молчи! В душе у меня сразу возникло такое чувство, что здесь обитает молчание. Словно неким образом душе было дано извещение об этом.
— Я тебе скажу, — сказал Старец, — сейчас, Великим постом, в субботу, мы с отцом Арсением отслужим литургию, причастимся, поедим и до вечера воскресенья можем разговаривать. В воскресенье вечером мы положим поклон один другому, чтобы попросить прощения, и всю следующую неделю разговаривать не будем. Если захотим что-то сделать, будем объясняться только жестами. В субботу придешь ты, мы причастимся и тогда сможем поговорить. И так весь пост.
Тогда я наконец понял, уже на собственном опыте, то, что говорил нам Старец Иосиф.
Старец же прибавил к сказанному:
— Но я хочу, чтобы ты прочитал мне разрешительную молитву.
— Что случилось, Старче?
— Да вот, я показал жестом отцу Арсению, чтобы он пошел вниз вскопать землю, чтобы посадить горох. Отец Арсений пошел и вскопал. Тогда я взял горох и положил в платочек, и жестом показал ему, чтобы он вкопал колышки и под каждым посадил горошину, и бросил ему этот платочек. Отец Арсений не понял, чего я хотел, но, взяв платочек, сказал: „Угу, угу!“ И в то же мгновение платочек развязался и весь горох рассыпался на землю. Тогда я укорил его грубым жестом. Поэтому я хочу, чтобы ты прочитал мне разрешительную молитву.
— Хорошо, Старче, прочитаю, — ответил я».
* * *
Однажды отец Ефрем пошел в скит Святого Василия служить Пасху. Они отслужили литургию Великого Четверга, вечером полагалась служба двенадцати Евангелий. Конечно, они эту службу совершали по четкам. На следующий день была Великая Пятница, в вечер которой была служба погребения. Когда они проснулись на закате солнца, отец Ефрем сказал:
— Старче, перекусим чем-нибудь? Завтра ведь у нас вечерняя литургия, а мы со вчерашнего вечера ничего не ели.
— А как вы делаете в Катунаках?
— Ну, мы перекусываем малой долей хлебушка с чаем и чем-нибудь подкрепляющим силы, потому что вечером служим бдение, а на следующий день, в Великую Субботу, служим вечернюю литургию Василия Великого.
— Тогда давай и мы так сделаем, — сказал Старец.
Мы слегка перекусили хлебом и чаем. На следующий день, в Великую Субботу, мы встретились, чтобы служить литургию.
— Отец Арсений, — спросил Старец, — как ты вчера провел вечер?
— Старче, что мне тебе сказать? Я совершенно не мог открыть глаз. Этот чай, который мы пили, навел на нас сон.
— То же самое случилось и со мной, — сказал Старец.
Вскочил и отец Ефрем:
— Старче, и я не мог глаз своих раскрыть.
Тогда Старец сказал:
— То, что мы сделали, было противно нашему уставу, потому что мы ничего не едим ни в вечер Великого Четверга, ни вечером в Великую Пятницу, ни вечером Великой Субботы. Не едим ничего. Мы воздерживаемся от полудня Великого Четверга, когда у нас трапеза, до трапезы после литургии в Великую Субботу. Все это время мы ничего не едим, совершая как бы еще один трехдневный пост. [139]
* * *
В старости отец Ефрем, вспоминая давно прошедшие годы, говорил: «Ах! Блаженное послушание! Что тебе сказать? Когда я был послушником, у меня была иная благодать, иная молитва — я словно летал на крыльях. Теперь я сам уже Старец. Ты скажешь, что я этого не просил, что Бог это дал. Да, но я помню и состояние послушника. Лучшее состояние для монаха— это когда он послушник. Ведь молитва проистекает от послушания, а не послушание от молитвы. Оказывай послушание сейчас — и вслед за этим придет благодать. Старец Иосиф нам говорил: „Если человек слушается, то даже тогда, когда ему повелели что-то неправильное, за одно только послушание это идет ему на пользу. Не имеет значения, кто Старец. Какую пользу принесло Иуде то, что у него был Христос? Никакой! Какую пользу принесло Гиезию то, что Старцем у него был пророк? Никакой! Какую пользу принесло Адаму, жившему посреди рая, что Старцем его, в известном смысле, был Бог? Никакой! Да и рай не принес ему пользы, поскольку он совершил преслушание. Какой вред причинило великому Акакию в „Лествице“ то, что Старец его был сварлив, своенравен и драчлив? Никакого!“»
Десятилетия спустя, в конце своей земной жизни, отец Ефрем захотел посетить в последний раз каливу Старца Иосифа в скиту Святого Василия. Как только он приблизился с большим волнением и текущими ручьем слезами к заброшенной церковке келлии Старца, он сказал своему спутнику:
— Вечная ему память! Вечная ему память! Мы насытились благодатью! Насытились благодатью! Здесь в течение трех лет рядом со Старцем Иосифом я пил воду, воду из райских источников. О! В то время, когда я ходил в Святого Василия к Старцу Иосифу, какая это была благодать! Какие благодатные состояния! Какие литургии! Я шагал по этим тропинкам среди кустарников. Какие созерцания, какие таинства! Так и казалось, что деревца, скалы, природа славословили и воспевали Бога.
Скорби и утешения
Как-то к Старцу пришел один юноша, чтобы стать монахом в его общине.
— Старче, я тебя почитаю, люблю и преклоняюсь перед тобой. Я хочу стать монахом.
— Станешь, дитя мое. Христос никого не прогоняет. Вот твоя келейка, вот твой лежачок.
Так он остался подле Старца. Прошло несколько дней. И вот, когда по уставу общины настал час сна, он принялся прибивать к стенам иконы, производя сильный шум. Старец в своей келлии услышал этот шум. Он поднялся и сказал юноше:
