Леонид Млечин - Сталин. Наваждение России
Его слова звучали откровенной издевкой над старой гвардией. Но это было лишь вступлением. Вождь неожиданно обрушился на своих ближайших соратников Молотова и Микояна. У сидевших в зале был шок, хотя Вячеслав Михайлович и Анастас Иванович должны были ожидать чего-то подобного.
— Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших рядах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна.
Зал замер. Такого никто не ожидал. Вождь предъявил соратникам обвинения, тянувшие на высшую меру политического наказания.
— Молотов — преданный нашему делу человек, — продолжал Сталин. — Позови, и, не сомневаясь, не колеблясь, он отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь «под шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. На каком основании? Разве не ясно, что буржуазия — наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей — это, кроме вреда, ничего не принесет?
Это первая политическая ошибка товарища Молотова. А чего стоит предложение Молотова передать Крым евреям? Это грубая ошибка товарища Молотова. На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта автономия. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских притязаний на наш Советский Крым. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член политбюро. И мы категорически отклоним его надуманные предложения.
«Ощущение было такое, будто на сердце мне положили кусок льда, — рассказывал находившийся тогда в Свердловском зале Кремля Дмитрий Шепилов. — Молотов сидел неподвижно за столом президиума. Он молчал, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Через стекла пенсне он смотрел прямо в зал и лишь изредка делал тремя пальцами правой руки такие движения по сукну стола, словно мял мякиш хлеба».
— Товарищ Молотов, — говорил Сталин, — так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится достоянием товарища Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена политбюро недопустимо.
Писатель Константин Симонов, присутствовавший на пленуме (его избрали кандидатом в члены ЦК), вспоминал:
«Сталин бил по представлению о том, что Молотов самый твердый, самый несгибаемый последователь Сталина. Бил предательски и целенаправленно, бил, вышибая из строя своих возможных преемников… Он не желал, чтобы Молотов после него, случись что-то с ним, остался первой фигурой в государстве и в партии. И речь его окончательно исключала такую возможность».
— Теперь о товарище Микояне, — Сталин обрушился на другого своего верного соратника. — Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами землю навечно. И они должны отдавать положенный долг государству, поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна…
Пока Сталин произносил этот монолог, в зале стояла мертвая тишина. Ничего подобного давно не звучало в Кремле — со времен предвоенных массовых репрессий. Вождь выступал почти полтора часа. Когда вождь закончил речь, Микоян поспешно спустился к трибуне и стал оправдываться, ссылаясь на экономические расчеты. Сталин оборвал его и, погрозив указательным пальцем, угрожающе произнес:
— Видите, сам путается и нас хочет запутать в этом ясном, принципиальном вопросе.
Анастас Иванович побормотал:
— Товарищи, признаю, что и у меня были ошибки, но не преднамеренные…
Сталин махнул рукой, и зал послушно отреагировал:
— Хватит заниматься самооправданием! Знаем вас, товарищ Микоян! Не пытайтесь ввести ЦК в заблуждение!
Ошеломленный Микоян замолчал и покинул трибуну. Молотов тоже признавал свои ошибки, оправдывался, говорил, что он был и остается верным учеником товарища Сталина. Тот резко оборвал Молотова:
— Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина.
Иначе говоря, вождь не захотел выслушивать оправдания. Это был плохой признак. Иногда раскаяние спасало от кары. Сталин часто устраивал такие провокации и внимательно смотрел, как реагирует обвиняемый. Он считал, что если человек в чем-то виноват, то обязательно себя выдаст. Главное — застать его врасплох…
Разделавшись с Молотовым и Микояном, Сталин сказал, что нужно решить организационные вопросы, избрать руководящие органы партии. Он достал из кармана френча собственноручно написанную бумагу и сказал:
— В президиум ЦК можно было бы избрать, например, таких товарищей…
Он назвал длинный список. К удивлению присутствующих, прозвучали фамилии сравнительно молодых партработников, скажем, Леонида Ильича Брежнева, которые совсем не ожидали выдвижения. Никто их заранее не предупредил.
Потом Сталин неожиданно для присутствующих предложил избрать бюро президиума ЦК (этот орган раньше не существовал и уставом партии не был предусмотрен) — по аналогии с уже существовавшим бюро президиума Совета министров. В бюро вождь включил помимо себя своих заместителей в правительстве — Берию, Булганина, Ворошилова, Кагановича, Маленкова, Сабурова и секретаря ЦК Хрущева.
Когда приступили к выборам секретариата ЦК, Сталин опять зачитал фамилии секретарей. Себя не назвал. Сидевший в президиуме Маленков протянул руку в направлении трибуны, где стоял Сталин. Из зала раздался хор голосов, так как жест был всем понятен:
— Товарища Сталина!
Он негромко произнес:
— Не надо Сталина, я уже стар. Надо на отдых.
А из зала все неслось:
— Товарища Сталина!
Все встали и зааплодировали. Сталин махнул рукой, призывая успокоиться, и сказал:
— Нет, меня освободите от обязанностей и генерального секретаря ЦК, и председателя Совета министров.
Все изумленно замолчали.
Маленков поспешно спустился к трибуне и сказал:
— Товарищи, мы должны все единогласно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь генеральным секретарем.
Опять началась овация и крики:
— Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!
Сталин прошел к трибуне:
— На пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей генерального секретаря и председателя Совета министров. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого!
![Райчел Мид - Заклинание Индиго[любительский перевод]](/uploads/posts/books/1809/1809.jpg)