Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
...Читаемые мной строки в томах на ознакомлении, подписанные членами ОПГ, дышали страхом и сожалением. По мнению Олега, где-то и с преувеличением. Как он заявил на втором суде, после длинного повествования обвинителя об убийстве своих подчинённых: «Но они же были не детьми из песочницы!»-давая понять, что во время пребывания в бригаде те стали отъявленными головорезами — пусть так, но чьими усилиями?!
Страницы дела пестрели беспричинностью и, порой (пардон), глупой несвоевременностью увечий и смертей. Все это перемежалось с описаниями огромного количества изъятого оружия, иногда эксклюзивного и вряд ли применимого, как, например, НРС — «нож разведчика стреляющий».
Практически не было заметно борьбы за выживание, кроме показаний Олега, спихивающего на своих подчинённых. Скажем, звучали уверения, будто молодые люди, приходя к нему в гости, так сказать, чаю попить, после общения, узнавая о проблемах в его «бизнесе» (интересно узнать, в каком?), решались помочь, причём самочинно, не вводя его в курс дела. Любопытно, что помощь обычно выражалась в устранении людей, мешающих или угрожающих ему. По его словам, денег они за это не получали, напротив, он корил их и убеждал более такого не делать, а иногда помогал им, авторитетно вмешиваясь в их проблемы, которые сами они решить не могли. И конечно, он не мог ни в коей мере влиять ни на принятые ими решения, ни, тем более, на содеянное ими. Причём со временем, Олег, находясь в включении, начал сам в это верить.
Надо отдать должное этим, якобы, приходящим «чаю попить» людям — их реакция дальше улыбки не заходила, а злоба из-за смерти друзей и внушённого и переживаемого ужаса когда-то, постепенно затухала, перейдя в жалость.
Отношение ко мне, как к выдвигаемому «пугалу», самоустранилось вместе с ушедшей опасностью. До сих пор редкие встречи на судах или следовании к ним несли не просто положительные обоюдные эмоции, но даже радушные, вместе с предложениями помощи после их освобождения — некоторые уже дома, а многие готовятся к возвращению.
Ещё одна особенность нашего коллектива, которой я раньше не придавал значения: ни один человек из нас, за исключением двоих-троих, не был ранее судим! ОПГ будущих «первоходов».
Из «лианозовских», которые при покойном Григории входили в состав «бригады», почти все были ранее судимы, отличаясь кардинально, соответственно, и смотрели на нас, по их мнению, жизни не знающих, свысока. На этой почве возникали периодические конфликты, и именно из-за отношений, рождаемых этой разницей. Из-за неё-то, при разделе власти и восхождении к «рулю» Пылёвых после смерти Гусятинского, у сторонников «братьев» и была некоторая злость, поддержанная ещё и тем, что их возмущала в бывших «сидельцах» безобразная тяга к первенству и деньгам. Все знали, что делёжка была честная и равная, и «лианозовской» верхушке перепало более, чем они ожидали. Это, возможно, и сподвигло их «завидущие» взгляды на всё остальное, исходя из того, что раз дали больше предполагаемого, значит, можно забрать всё.
На деле же основной причиной стало владение долей в «Русском золоте», которую Пылёвы оставили за собой. Именно из-за подобных своих и Ананьевский, и «Ося», и «Дракон» встали на нашу сторону, что и закончилось трагедией в бане…
…Что же сподвигло молодых людей, никогда не имевших отношения к криминалу, стать соучастниками преступлений, чтение о которых поднимает волосы дыбом? Судя по показаниям и упоминаниям друг о друге, где говорилось о не очень хорошем выполнении своих обязанностей, где-то и разгильдяйстве, поначалу это самое участие, как я уже говорил, серьёзно не воспринималось.
Их разухабистость и «понты» в поведении, навязанная ошибочным пониманием своего места в гражданском обществе, которое выстраивалось то ли само собой, то ли под чьим-то жутким планированием. И, возможно, решило лишь принятие курса репрессивной дисциплины, после применения которого и появилось понимание у каждого, где он находится, спустив с небес на грешную землю.
Просматривалась и другая сторона. Откуда должна была взяться преданность, за исключением совсем приверженных, когда денежное содержание, по мнению задержанных, не соответствовало содеянному, а после вообще исчезло, как и всякая помощь и поддержка после начавшихся арестов, что уж совсем непонятно. Босовы помогли даже кровному брату по одному из родителей — Елизарову Сергею. Наоборот, как только он был арестован, вся мебель из его квартиры была вынесена по указанию одного из братьев. Состояние дел подходило к объявлению меня и ещё нескольких, проходящих со мной по делу, «обвиняемыми», и соответственно, — к ознакомлению с материалами дела.
Новые, для меня так и оставшиеся необъяснимыми, вводные со стороны следственного комитета, заключались в разделении судопроизводства на два, хотя следствие уже было закончено, и суд должен был быть один! Возможно, для улучшения отчётности — ведь так получалось два суда по делам организованной преступности, правда, такое наблюдалось и ранее.
Что оставалось делать, пришлось принять это как данность, к тому же представители следствия объяснили, что второй раз статьи 209 и 210 не будут предъявлены. Это, собственно, не удивительно — ведь дважды за одну и ту же провинность, по Конституции РФ, судить нельзя. Правда, позже всё случилось с точностью до наоборот, мало того что статьи эти были предъявлены ещё раз, так и срок, полученный по ним при сложении наказаний, получился гораздо больше возможного, определённого законом, хотя я был совсем не исключением, а, скорее всего, правилом, как и все остальные из нас, у кого было такое же разделение на два суда. Впрочем, у Олега Пылёва эта цифра несравнимо больше — 90 лет, при возможных, кажется, 27. Кстати, срок у него, не в пример другим, получился небывалым — «пожизненное заключение» + 18 лет, не описанный ни УК, ни одним Пленумом Верховного суда.
Говорить о себе нечего, как бы мой срок ни складывался, любым из них я доволен и благодарен, ибо он конечен!
За изучение этой кипы бумаг я засел со всей серьёзностью, совершенно на время работы забывая о том, где я, кто я, и что мне грозит. Воображение позволяло воспроизводить прочитанное в другом формате, а ручка отмечала в тетради все слабые, неправдоподобные, а то и лживые факты. Многочисленные ошибки, оговоры и несовпадения, как мне казалось, дадут возможность быть услышанным. Многое из замеченного могло позволить «опрокинуть» многих свидетелей и в особенности тех из них, которые дали показания на других, забыв о своей вине, — «перевербовав» их в свидетелей защиты прямо в зале суда.
Толстые «Еженедельники» заполнялись точными выдержками со ссылками на том, страницу и даже точку с упоминанием сути, дня допросов, следственного эксперимента или свидетельских показаний с указанием числа, фамилии, имени и отчества. Там же были отмечены экспертизы, отказы в них, нарушения и преувеличения — это могло стать последней каплей в достижении цели «снисхождения» в вердикте присяжных. Шансы были мизерные, тем более что после вынесения судьей Откиным трёх «пожизненных приговоров» следствие вместе оперативными сотрудниками потеряли всякую взаимосвязь с судом, что создало им некоторые проблемы в продолжении раскрытий преступлений и общения с совершившими их.
