Одноколыбельники - Цветаева Марина Ивановна
32. Из писем М. Цветаевой Е Ланну. – Ланн (псевдоним, настоящая фамилия – Лозман) Евгений Львович (1896–1958) – начинал как поэт. После их знакомства в 1920 году – Евгений Львович был в Москве проездом с юга, где в годы Гражданской войны жила отрезанная от Москвы Анастасия Цветаева, он привез свежий привет и последние сведения о ней – Марина Цветаева восторженно писала ему (в Харьков) о его стихах и поэмах, тогда вдохновивших ее на поэму «На Красном Коне». Тогда она очень высоко оценивала его поэзию и личность, позднее отзывалась о нем более сдержанно и даже «перепосвятила» поэму «На Красном Коне» Анне Ахматовой. В следующие годы Евгений Ланн стал известен как автор исторических романов, литературно-критических книг и как переводчик (в частности, перевел много романов Ч. Диккенса). Англовед.
Из письма С. Эфрона М. Волошину и Пра (24 сентября 1920 года):
33. «…обучаю красноармейцев (пленных, конечно) пулеметному делу». – Марина Цветаева часто вспоминала рассказы Сергея Эфрона об этом «обучении» в особой – очень важной для нее! – связи: Сережа не расстрелял ни одного пленного, более того – прилагал усилия, чтобы спасти их от свирепо настроенных офицеров.
34. «Я узнал, что в Ялте живет Анна Ахматова». – Этот факт не имеет документального подтверждения. Не известно, откуда дошел до Сергея Эфрона этот слух, но, судя по многочисленным воспоминаниям, Анна Ахматова в годы Гражданской войны не уезжала из Петрограда. Других впечатлений, кроме петроградских, нет в ее стихах тех лет. Кроме того, известно несколько цветаевских писем Анне Ахматовой, написанных в 1921 году (и небольшое ответное от А. Ахматовой). – Трудно представить, что, если бы А. Ахматова в эти страшные годы действительно уезжала из Петрограда и совсем недавно вернулась, это никак не прозвучало бы в ее ответном письме. Ни о чем подобном не сказано ни в одном из многочисленных воспоминаний об Анне Ахматовой.
М. Цветаева – С. Эфрону: Москва, 27 февр. 1921 г.
35. «Не пишу Вам подробно о смерти Ирины. Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела, – чудо. Я вырывала ее у смерти, а я была совершенно безоружна!» – В ту страшную зиму в голодной холодной Москве 1920 года Марина Цветаева по совету знакомых (и с их помощью) поместила обеих дочек в красноармейский приют для сирот в Кунцеве. Для этого пришлось выдать их за найденных сирот неизвестного происхождения – детей белого офицера в красноармейский приют не приняли бы. Она поверила, что там хорошо кормят и что это спасет девочек от голода и связанных с ним болезней. (М. Цветаева сама привезла дочек, выдав себя за их крестную. Имелось, разумеется, ввиду, что это на время и после поправки она заберет их домой.) Но это была ее страшная ошибка – все оказалось не так: в том приюте бессовестно и безнаказанно воровали, детей держали впроголодь, многие умирали. Когда Аля тяжело заболела (малярией), Ирина была относительно здорова. Сразу забрать обеих в тот момент было физически невозможно: дом в Борисоглебском был выстужен, и М. Цветаева забрала Алю в очень тяжелом состоянии в дом знакомых и напряженно выхаживала, не отходя от нее, высокая температура долго не проходила. И в это время умерла Ирина – «без болезни, от слабости».
С. Эфрон – М. Волошину.
36. «До этого я имел об Вас кое-какие вести от К<онстантина>Д<митриевича>, [но вести эти относились к осени, а минувшая зима была такой трудной…» —
Речь идет о К.Д. Бальмонте, он эмигрировал в 1920 году, до этого в Москве они много общались с Мариной Цветаевой и маленькой Алей, их связывала нежная дружба, и он мог подробно рассказать С. Эфрону о ее московской жизни. В 1921 году К. Бальмонт вдохновенно написал в статье «Марина Цветаева: «…две эти поэтические души, мать и дочь, более похожие на двух сестер, являли из себя самое трогательное видение полной отрешенности от действительности и вольной жизни среди грез – при таких условиях, при которых другие только стонут, болеют и умирают. (…) Голод, холод, полная отброшенность – и вечное щебетанье, и всегда бодрая походка. (…). Это были две подвижницы, и, глядя на них, я не раз вновь ощущал в себе силу, которая вот уже погасла совсем».
Сергей Эфрон – Е.О. Кириенко-Волошиной, М.А. Волошину:
37. «Это дает мне здесь средства к существованию». – Сергей Эфрон получал студенческую стипендию. В то время президентом Чехословакии был Томаш Массарик (1850–1937) – он оставался президентом до 1935 года. Он всегда с интересом относился к России, хорошо знал русскую литературу, неравнодушно переживал трагические события в России последних лет, после Октябрьской революции организовал программу помощи русским эмигрантам, названную «Русской акцией», целью которой была подготовка молодого поколения специалистов во всех областях знаний, которые займут достойное место в будущей демократической России. Он верил, что большевистская власть долго не продержится. В годы его президентства чешское правительство предоставило русским студентам, вынужденным в годы Гражданской войны прервать учебу и воевать, возможность получить образование, и платило не только стипендии студентам, но и ежемесячное пособие эмигрировавшим русским писателям, ученым и другим деятелям культуры. Марина Цветаева тоже получала чешское пособие (называемое ею «иждивением») с момента своего приезда в Чехословакию осенью 1922 года и ещё несколько лет после отъезда семьи в 1925 году в Париж. Так продолжалось до большого экономического кризиса.
38. Этот мотив звучит и в приписке Марины Цветаевой к этому письму С. Эфрона (сделанной на полях ее короткого письма), и в нескольких других ее письмах, написанных в первые годы «после Москвы», где Аля была «необыкновенным ребенком» и мать гордилась ею: «Аля растет, пустеет и простеет» (М. Цетлиной). – Подрастающая Аля остро чувствовала это «разочарование» в ней, особенно материнское: в воспоминаниях Ариадны Эфрон рассказывается о приезде родителей навестить ее в Моравские Тшебовы, куда по настоянию Сергея Яковлевича ее отдали в гимназию, где работали воспитателями его друзья Богенгардты (Марине Ивановне не хотелось отпускать ее), и о запомнившейся ей прогулке: «Да, она приглядывалась ко мне со стороны, вела счет моим словам и словечкам с чужих голосов, моим новым повадкам, всем инородностям, развязностям, вульгарностям, беглостям, пустяковостям, облепившим мой маленький кораблик, впервые пущенный в самостоятельное плаванье. Да, я, дитя ее души, опора ее души, я, подлинностью своей заменявшая ей Сережу во все годы его отсутствия; я, одаренная редчайшим из дарований, – способностью любить ее так, как ей нужно было быть любимой; я, отроду понимавшая то, что знать не положено, знавшая то, чему не была обучена; слышавшая, как трава растет и как зреют в небе звезды, угадывавшая материнскую боль у самого ее истока; я, заполнявшая свои тетради ею, – я, которою она исписывала свои (…) я становилась обыкновенной девочкой». (Ариадна Эфрон. История жизни, история души. Издание в 3-х томах. Москва. «Возвращение». 2008. Составитель и автор примечаний – Р.Б. Вальбе. Т. 3, с. 134–135).
39. «Поцелуй от меня всех друзей – Володю, Константина Федоровича, Наталью Ивановну, Поликсену Сергеевну – всех». – С этими людьми (друзьями М. Волошина) С. Эфрон и М. Цветаева были хорошо знакомы в годы их частых приездов в Коктебель:
– Богаевский Константин Федорович – известный художник (1872–1943).
– Манасеина Наталья Ивановна (1869–1930) – детская писательница, автор увлекательных исторических повестей для детей (о детстве и юности Екатерины II – «Цербтская принцесса», 1912; о сестрах и дочерях царя Алексея Михайловича – «Царевны», 1915), издательница известного в начале ХХ века детского журнала «Тропинка». В 1908 году издательство «Тропинка» получило золотую медаль петербургской выставки «Искусство в жизни ребенка».
